Истинность последних, в свою очередь, должна
устанавливаться подобным же образом; в результате оказывается, что реальная
система предложений, из которой выводимы экзистенциальные импликации,
должна быть бесконечно широкой, что делает затруднительным вывод о
выводимости подобных высказываний как таковой. Другой путь сохранить их
выводимость - признать за некоторыми экзистенциальными высказываниями
статус аналитических предложений системы; однако насколько такой вывод
приемлем? Ведь это фактически означает, что в онтологию концептуальной
схемы нельзя внести определенных изменений: пусть так, но как определить,
какие именно из экзистенциальных импликаций системы должны быть признаны
аналитическими предложениями - мы ведь произвольно выбрали точку отсчета
выводимости, окажись она другой, пришлось бы соглашаться не с тем, что
признание за "Q" непустого объема основано на признании такового за неким
"F", описывающим условия интерпретации а, а, возможно, наоборот - да и где
поставить точку?
Различие между когнитивными ситуациями первого и второго типа в принципе
можно формализовать следующим образом. Ситуация первого типа: "S есть то-то
и то-то" (7); ситуация второго типа - "S есть Р". В первом случае символ,
обозначающий субъектный термин, выделен, чтобы показать, что контекст его
употребления, соответствующий когнитивной ситуации первого типа,
предполагает то, что называют иногда его de re интерпретацией - т.е. в этом
случае значим именно референт субъектного термина, а не то, что о нем
высказывается. В контексте же, соответствующем когнитивной ситуации второго
типа, референт субъектного термина не значим, важна предикация относительно
некоего субъектного термина, каков бы ни был его референт (поэтому жирным
шрифтом выделен символ, обозначающий предикат). Если предполагать, что
когнитивная ситуация первого типа разрешима посредством преобразования (7)
в форму "Нечто есть Рs, и это нечто есть то-то и то-то" (где Рs - предикат,
производный от S) и выяснения условий истинности для высказываний этого
вида, то необходимо одновременно предполагать, что семантические
характеристики S, какими бы они ни были, характеризуют и Рs, так чтобы
можно было считать, что, установив их для некоего предиката, мы таким
образом устанавливаем их и для соответствующего субъектного термина. Можно
исходить из того, что семантические характеристики сохраняются при
преобразованиях такого вида, если установлены и соблюдены правила
преобразования соответствующего типа для данного языка. Однако мало
вероятно, чтобы такие правила могли быть полностью сформулированы для
естественных языков хотя бы потому, что трудно предполагать, что какие-то
правила, формулируемые для естественных языков, вообще могут охватить все
случаи того или иного типа. Между тем семантическая связь между S и Рs
кажется зыбкой только если считать, что носителями семантических
характеристик вообще являются не пропозиции, а предложения или высказывания
и, соответственно, не межъязыковые понятийные и дескриптивные единства -
концепты, а идентичные по материальному составу образования - выражения
данного языка (или даже конкретные образцы - токены выражений). Только в
этом случае, действительно, похоже, на законных основаниях может быть
поставлен вопрос: почему семантические определения для выражений "пегасить"
или "автор Уэверли" должны быть определениями для отличных от данных по
материальным составам выражений "Пегас" или "тот, кто написал Уэверлей"? Но
другой способ предполагать между ними семантическую связь - предполагать,
что есть нечто общее, что позволяет объединять выражения разных языков и
разных видов внутри данного языка в одну категорию: это значит просто
предполагать какую-то семантическую характеристику выражений уже данной,
например общность смысла. Но с этой точки зрения проблема референции вообще
не может быть решена экстенсионально, поскольку сама процедура логического
анализа (7) должна основываться на понятии семантической общности
материально не идентичных выражений: но это фактически то же самое, что
сказать, что смысл или некое дескриптивное содержание фиксирует референт
термина, каким бы он ни был.
Этих сомнений достаточно, по крайней мере, для того, чтобы на законных
основаниях рассматривать потенциал других подходов в решении вопроса о
критериях референциальной значимости терминов. Интенсиональные контексты,
такие как "Георг IV хотел знать, является ли Скотт автором Уэверли" или
"Джон попросил принести ему книгу, которая лежит на столе" предполагают ,
по крайней мере, два способа их интерпретации: de re - когда
соответствующие термины (в упомянутых случаях - "Скотт" и "автор Уэверли" и
"книга, которая лежит на столе") предполагаются значимыми именно как
указывающие на конкретные предметы и только на них, и de dicto - когда
предполагается значимым отношение синонимии между терминами (как в первом
случае) или удовлетворение соответствующей характеристике (как во втором)
независимо от того, каковы референты терминов. От способа интерпретации
зависят условия истинности высказываний (как в первом случае) или условия
выполнимости соответствующих действий (как во втором случае). Логический
анализ в стиле Рассела, если применяется ко всем без исключения случаям,
когда некое выражение претендует на роль именующего нечто термина, нацелен
на устранение de re интерпретаций; но если на настаивать на непременной
принадлежности всех таких выражений к классу предикатов (а значит - на
сводимости знания референта к знанию условий истинности высказываний
определенного вида), то вопрос о критериях выбора релевантной интерпретации
остается открытым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84