- Но ведь мне придется применить телепатию.
- Это нас убьет, - ответил Роозб, - так сделала Соодлил.
Без всякого перехода он обрушил на Модьюна свой огромный кулак. Удар
был так силен, что Модьюн задохнулся.
- Ради бога, - беззвучно прошептал он. И в тот же миг Доолдн нанес
ему сокрушительный удар под ложечку.
- Ну-ка, выбрасывай гипноз! - прорычал ягуар.
- Опомнитесь! - крикнул Модьюн. - Ведь это нечестно!
Кулак Роозба врезался ему в челюсть, и он поперхнулся.
- Вы неправы, - заплетающим языком проговорил Модьюн. - А как же их
бессмертие? - Доолдн прервал его, двинув кулаком в живот.
- Сказано, выбрасывай, придурок ты эдакий!
В какой-то миг Модьюн попробовал дать сдачи. Придя в себя, он с
изумлением обнаружил, что стоит на коленях около двери, а Роозб душит его
и ревет:
- Выбрасывай, ублюдок!
"В конце концов - смутно промелькнуло у него в голове, - внушение
можно проводить по-разному. Они выбрали очень убедительный способ".
Еще через минуту он лежал, распростертый на полу. Доолдн уселся на
ноги, а Роозб прижимал его руки к полу. Медведь занес кулак с явным
неморением опустить его прямо Модьюну на лицо.
Это уж слишком. Человек съежился.
- Не бейте меня, - попросил он. - Я все сделаю.
В глубине души он был просто поражен. "Зоувги наверняка не учли, что
судьба человечества кому-то небезразлична", - подумал он.
Занесенный кулак разжался.
- Давай выбрасывай.
Модьюн сделал то, что от него хотели, а потом вздохнул: "Все равно
так нечестно, но теперь уже ничего не попишешь".
Они подняли его на ноги. Стали обнимать. Роозб чуть не плакал.
- Ну и ну! - пыхтел он. - В жизни не делал ничего круче. А теперь, -
сказал он напоследок, - у нас есть для тебя еще одна работенка. Ты ведь
говорил, что четыре миллиарда людей сочли жизнь слишком утомительной
штукой, так?
Модьюн ждал. Он чувствовал, что отвечать не обязательно. И правда,
медведь продолжал:
- Скорее всего, такая же мысль сидит и у тебя в голове без всякого
гипноза зоувгов, верно?
Конечно, медведь был прав.
- Выходит, придется нам позаботиться, чтобы ничего подобного больше
не приключилось. Теперь слушай. Даем тебе пару недель, чтобы твоя самка
забеременела. Мы будем тут, поблизости, и проследим, чтобы все было в
ажуре. А не то получишь еще не такую трепку.
- Что ж, - неуверенно произнес Модьюн, - я не возражаю. В конце
концов, она моя жена.

Он смеялся и плясал. Вокруг самозабвенно кружились в танце
человекозвери. Но его танец был самым неистовым. До сих пор он постоянно
сдерживал двигательные центры, а теперь отпустил их на волю. Ритмичная
музыка лилась в уши, возбуждая всю двигательную область мозга. И вот итог
- стремительный, но удивительно изящный танец.
Он ловко лавировал в густой толпе, пока после очередного поворота не
оказался лицом к лицу с девушкой. Он обнял ее как раз в тот миг, когда,
она, смеясь, тоже повернулась к нему.
Они встретились в танце, она со счастливой улыбкой прильнула к нему
и, покачиваясь в такт, положила руки нам плечи.
И тут она впервые посмотрела ему в глаза.

37
И снова у Модьюна мелькнула знакомая мысль, вернее, подобие мысли:
"Все очень убедительно".
Он поймал ее, когда она уже исчезла - всего одна фраза, единственное
умозаключение человека, который наконец, все понял. И сразу его осенила
ужасная догадка:
"Не достаточно убедительно".
Лицо девушки чуть дрогнуло. Танец продолжался. Иллюзия - теперь
Модьюн не сомневался, что это было иллюзией - оказалась довольно
устойчивой.
Но сам он уже ей не принадлежал. Он с интересом ждал появления
истинной картины. И не особенно удивился, когда перед ним вместо
реальности, всплыла новая галлюцинация.
Двое стояли лицом к лицу - он сам и Банлт, человек-крыса. Банлт
озадаченно спрашивал:
- Моя... философия? А что такое философия?
Вот они стоят рядом - высокий, мощный мужчина и тоже высокий, но
более худощавый человекозверь. Они снова на Земле, в сверкающем мраморном
зале суда Модьюн объясняет, что философия - это постоянно присутствующий
фактор. И следовательно...
- Что же побудило вас украсть машину?
- Я ведь уже говорил: решил, что я ничем не хуже гиен. - Банлт
замолчал и беспомощно развел руками в ожидании ответа.
- То есть вы хотите сказать, - подытожил Модьюн, что в мире, который
создал человек, власть могут захватить гиены, а остальные будут заниматься
мелкими дрязгами из-за каждой пустячной несправедливости?
Человек-крыса заморгал.
- Постойте, - сказал он. - Разве я так говорил?
И только Банлт произнес эти слова, как вдруг он сам, и зал суда
поблекли, как изображение на экране, когда в кинотеатре зажигают свет.
Модьюн ничего не видел, но на ногах стоял твердо. Он стойко переносил
временное неудобство, потому что был уверен: его разум пытается превозмочь
постороннее воздействие и обрести ясность мысли. Краткий диалог с Банлтом,
которого в действительности никогда не было, - лишь очередная попытка
зоувгов покончить с человеком. Они еще раз продемонстрировали ему, что
человек и его разумные животные - безнадежно испорченные выродки, и к тому
же совершенно безмозглые.
А ведь человек способен на гораздо худшее, чем невинная выходка
Банлта. Под маской мелочной ревности к чужому превосходству, в каждом
человеке скрывается безумная гордыня. Эта безудержная страсть таится в его
душе в неусыпном ожидании малейшей лазейки в барьерах, воздвигнутых чужими
намерениями и целями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57