Тебе это трудно представить, потому что вас, северян, и кормят и одевают. А когда мне эту комнату давали, поставили условие: никого сюда не приводить.
– Что же они, заподозрили, что будешь вести легкую жизнь? – пошутил Ринтын.
– Ну что ты! Просто это территория стройки,– объяснила Маша.
Ринтын был счастлив. После лекций он сразу же бежал и ждал Машу с работы. Он почти перестал ходить в библиотеку, его долг Софье Ильиничне Уайт возрос до угрожающего числа знаков.
В ожидании Маши Ринтын писал новый рассказ. В нем повествовалось об охотнике Гэмалькоте, который не хотел, чтобы его подросшие сыновья прорезали окно в яранге. Яранга на то и яранга, чтобы быть без окна. Ринтын писал с увлечением и вспоминал дядю Кмоля, черты которого придал Гэмалькоту.
Коченели пальцы, а в памяти возникали далекие картины детства, когда он готовил уроки в холодном чоттагыне, а собаки обнюхивали чернильницу,– давно ли все это было, и вот он уже женат…
Маша молча целовала Ринтына и принималась разжигать печку. Ужинали глазированными сырками, кефиром и ложились в ледяную постель.
Ринтын вспоминал свое детство и вместе с этим воскрешал в памяти детали, которые переносил на страницы рассказа. Иногда он задумывался: не злоупотребляет ли он тем, что пишет только о хорошо знакомом? Даже люди у него обязательно должны были иметь живых прототипов, а о месте и говорить нечего: он попросту был не в состоянии выдумать целиком место действия для своих героев. Размышляя, Ринтын обнаруживал у себя полное отсутствие воображения, неспособность от начала до конца выдумать рассказ, не говоря уже о человеке. Оттого у него почти не было описаний внешности героев. Он видел их внутренним взглядом так отчетливо, слышал голоса, что не возникало надобности подробно описывать, как они выглядят.
Однажды он отважился и с листа перевел Маше рассказ о полете Тэгрынэ в Хабаровск.
– Как интересно! – горячо похвалила Маша.– И необычно! Тебе надо его по-настоящему перевести и показать знающим людям.
– Успею,– ответил Ринтын, слегка обескураженный тем, что Маша похвалила рассказ за необычность. Ему хотелось не этого. Наоборот, он стремился к тому, чтобы история, приключившаяся с Аней Тэгрынэ, переживалась читателем как своя собственная. Он так и сказал Маше.
– Да, да,– согласилась Маша,– это получилось, но вместе с тем есть и какая-то необычность, украшающая рассказ. Поверь мне, что это только к лучшему. Я имею в виду, что у тебя своя манера…
Ринтын опять был недоволен.
– Я еще ничего не сделал, а ты уже толкуешь о какой-то манере. Прошу тебя, скажи четко и прямо: как я написал?
– Я тебе говорю о том, что чувствую. Толя,– мягко ответила Маша.– Отнеси куда-нибудь рассказ. Пусть даже поругают. Что ты теряешь?
Может быть, действительно послушаться Машу и отнести рассказ в какую-нибудь редакцию? А если скажут, что он никуда не годится? Тогда рука больше не поднимется писать. Но, с другой стороны, когда-нибудь все равно придется отдать эти страницы для беспристрастного и строгого судьи. Как же другие пишущие люди отдают свои произведения в редакции? Интересно, испытывают ли они такую же нерешительность, как Ринтын? Как будто нет. В книгах, описывающих жизнь писателей, авторы, наоборот, отличались напористостью и стремлением во что бы то ни стало напечататься… Напечататься и Ринтын не прочь…
Несколько дней Ринтын писал рассказ “Окно”. Еще недели две переводил оба рассказа на русский язык, по нескольку раз переписывал их.
Из всех печатных органов он выбрал ленинградскую молодежную газету “Смена”. Сначала он было решил отправить рукопись по почте, но как-то неловко пользоваться услугами учреждений связи, живя в том же городе.
Ринтын вошел в просторный вестибюль высокого дома неподалеку от набережной Фонтанки. Разделся и на лифте поднялся на нужный ему этаж. Отдел литературы и искусства он нашел сравнительно легко. В большой комнате с несколькими письменными столами возле окна сидел худощавый мужчина с седеющей густой шевелюрой и что-то внимательно читал. Он поднял голову на вошедшего, кивнул в ответ на приветствие и снова углубился в бумаги. Ринтын потоптался у двери.
– Вам, собственно, кого? – Человек смотрел дружелюбно.
Ринтын, запинаясь, объяснил цель своего прихода.
– Рогова нет, Быстров тоже куда-то вышел,– задумчиво сказал человек и пригласил, отодвинув свои бумаги: – Присаживайтесь. Прежде всего давайте познакомимся: меня зовут Георгий Самойлович Лось, а вас?
Ринтын назвал себя.
Человек перелистал рассказы, пробежал глазами несколько страничек.
– Договоримся так: вы эти рассказы оставите мне, и я с ними познакомлюсь поближе. Вот вам мой телефон и адрес. Позвоните мне в среду на следующей неделе.
Ринтын в некоторой растерянности вышел из редакции и пешком направился на Международный проспект. Лось… Много лет назад Ринтын прочитал повесть о сахалинском гиляке, который шел через лес искать источник музыки. Юноша мечтал увидеть красавицу, потому что голос был дивен и прекрасен, как журчание лесного ручья. Пение переливалось, словно солнечный луч в верхушках сосен, волновало душу лесного жителя разнообразием красок, звуки песни то поднимались к упругому голубому небосводу, то падали вниз и расстилались по земле, по лесным звериным и людским тропам. Это пела девушка. Красивая, добрая… Но вместо девушки гиляку показали зеленый ящик. Подняли крышку, под ней оказался вращающийся черный диск, схожий со срезом обгорелого пня, гладкая, похожая на птичью, металлическая шея и иголка, которая касалась черной пластинки и добывала женский голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185