Не считаться с ней было невозможно, и при звуках громоподобного голоса этой усатой немолодой женщины трепетали все, предчувствуя возможные неприятности. Бороться с ней было решительно невозможно никому.
Дело в том, что Збарской ничего и ни от кого не было нужно. Мужа у нее никогда не было, а единственный сын еще двадцать лет назад уехал в теплые края, где жарко светит солнце и гроздья сочного винограда созревают два раза в году.
По слухам, он командовал танковым батальоном, был чертовски храбрым офицером и погиб в Синайской пустыне в бою с арабами, заживо сгорев в своем танке.
Об этом никто не говорил вслух, и сама доцент Збарская не обмолвилась ни единым словом, но допущенным в ее квартиру студентам и коллегам доводилось видеть на стене портрет в траурной рамке, с которого взглядом неукротимого льва пустыни смотрел смуглый юноша в военной форме с ордена на груди. И смущенным посетителям казалось, на портрете чудесным образом предстал во всей мужественной красе юный военачальник эпохи мак-кавейских войн.
Во всяком случае, сын пошел в свою мать: Инна Менделевна была настоящей воительницей.
— Главное в нашей работе — это дети, — говорила она непреклонно. — Ради этого мы все здесь и собрались. Все, что служит благу детей всех вместе и благу каждого отдельного ребенка, — хорошо, а то, что противоречит этому, — плохо и должно быть уничтожено.
И она сметала все на этом пути, не считаясь ни с авторитетами, ни с трудностями, ни с мнением коллектива. Инна Менделевна твердо стояла на своих позициях — она служила детям.
А разве такая принципиальность может нравиться коллегам и студентам? Тем более что далеко не все разделяли фанатичные устремления доцента Збарской.
Каждому ведь кажется, что сперва нужно устроить свои дела, а дети, тем более чужие, какие-то абстрактные дети — это подождет. И еще раз подождет. Но каждый раз, когда такая позиция сталкивалась с позицией Збарской, начинался скандал.
Причем заканчивался скандал неизменной же победой Инны Менделевны — фанатики в конечном счете всегда побеждают.
На первой своей лекции доцент Збарская всегда рассказывала студентам о докторе Януше Корчаке — великом педагоге. К этой истории она часто возвращалась и потом: Януш Корчак был частью ее мировоззрения. Может быть, частью ее самой.
К началу Второй мировой войны Корчак был уже всемирно известным ученым-педагогом. Когда нацисты оккупировали Польшу, он работал директором приюта для еврейских детей. Однажды в этот детский дом пришли эсэсовцы и приказали всех воспитанников отвести строем на вокзал и посадить в вагон для отправки в Освенцим — лагерь уничтожекия Януш Корчак пошел вместе с детьми, он по дороге успокаивал их, потом вместе с ними сел в вагон и приготовился к смерти. Если у детей еще могли быть какие-то сомнения насчет собственной судьбы, то уж у него-то никаких сомнений не было. Солдаты захлопнули двери вагонов, паровоз дал первый гудок. На пустом перроне рядом с часовыми в касках лаяли собаки — овчарки. Впереди был Освенцим и смерть.
В этот момент вдоль поезда пробежал эсэсовский офицер и, остановившись возле двери вагона, где был директор приюта, подозвал его. А подозвав, сказал ему следующее:
— Мне сообщили, что вы сели в этот поезд. Никто не приказывал вам садиться сюда. К вам лично приказ не относился, вы не правильно поняли. В Освенцим поедут только дети.
Он приказал солдату открыть дверь вагона и сказал:
— Доктор Корчак, вы можете идти домой.
На этом месте рассказа доцент Збарская умолкала и, внимательно оглядев молчащих студентов, задавала первый вопрос:
— Как, вы думаете, поступил Януш Корчак?
Поскольку к этому моменту в аудитории устанавливалась гробовая тишина, Инна Менделевна говорила многозначительно:
— Вы правильно поняли, друзья. Корчак наотрез отказался выходить, остался вместе со своими воспитанниками и поехал в Освенцим, где и погиб.
После чего Инна Менделевна задавала свой второй вопрос:
— А как поступил бы каждый из вас в той ситуации? Не надо отвечать: просто подумайте. Подумайте о двух вещах: что чувствовал в те минуты Януш Корчак, и еще подумайте о том, что вы тоже Имеете дерзновение называть себя педагогами.
Эти свои два вопроса Инна Менделевна задавала многим поколениям студентов, прошедшим через ее руки, и таким образом приводила в немалое смущение тысячи из них. Никто не любит слишком высоко поднятых планок. А Инна Збарская была именно таким человеком: в служении детям она ставила планку одинаково высоко для себя и для всех остальных коллег и студентов. И не желала ничего слышать ни о каких компромиссах…
Она ничего не боялась и ничего не желала в жизни, кроме служения интересам детей. Квартира у нее была, степень доцента имелась, а о профессорской Инна Менделевна, скорее всего, и не задумывалась — ее это не интересовало. Ну как бороться с такой женщиной?
Добряк ректор несколько раз пытался образумить Збарскую, он даже искал к ней разные подходы, но она не давалась в руки. А когда ректор, оговорившись, назвал ее Инной Михайловной, то просто взорвалась.
— Не Михайловна, а Менделевна, — отрезала она прилюдно. — Моего папу звали Мендель Пейлатович, он погиб на фронте в сорок первом под Москвой. Мне нет нужды примазываться.
А в советские времена во всех анкетах в графе «национальность» Инна Менделевна издевательски писала: «да» — и ставила жирную точку, совершенно выводя из себя кадровиков и прочее начальство.
С Мариной у нее не сложились отношения. Во время школьной практики Збарская придирчиво присматривалась ко всем студенткам, и Марина ей не нравилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97