Но теперь все это не волновало меня. Я парил в небесах... Глава 8 Во вторник после полудня, примерно в половине четвертого, Друри заехал за мной в офис. Он приехал в автомобиле без полицейских опознавательных знаков, и мы направились на юг на Стейт-стрит в Бронзевилль. Мы остановились в том же квартале, где за сутки до этого на Рэйгена было совершено покушение, и припарковали машину недалеко от той самой аптеки с выбитым окном. Сейчас окно наспех было забито картонным щитом. Темнокожие прохожие бросали на нас враждебные, подозрительные взгляды: несмотря на то, что наш автомобиль не имел полицейской атрибутики, всем было очевидно, что мы «фараоны». Друри повел меня в одну из местных пивных.Она размещалась в кирпичном здании с обшарпанными и потемневшими стенами. На них виднелись следы содранных афиш и предвыборных плакатов, на обрывках которых все еще можно было разобрать слова «судья», «член городского совета», «мэр». Выше, чуть ли не на полстены, красовалась реклама кока-колы с призывом отведать этого напитка с неповторимым вкусом. Еще выше деревянными красными буквами было выведено название самого заведения – «Хай лайф». У входа на деревянном ящике сидел мальчишка-негр лет десяти. На нем были шляпа-котелок, клетчатая рубаха и широкие коричневые брюки. На столике перед ним были разложены мешочки с земляными орехами. На ценнике карандашом было выведено: пять центов. Я выбрал один из мешочков, протянул торговцу десятицентовую монету и подождал, пока он даст сдачу.Мы вошли: Друри впереди, я за ним. Внутри было темно – это относилось как к освещению, так и к клиентам заведения. Я сразу понял – по тому, как головы сидевших в баре повернулись в нашу сторону, – что мы с Друри были первыми белыми, которые переступили порог этого заведения. Слева от нас тянулась стойка бара, у которой находилось человек десять; справа располагались столики со стульями, в это время они были пустыми. В конце зала была эстрада для оркестра и маленькая танцевальная площадка. Музыкантов в этот момент в зале не было. Местные темнокожие завсегдатаи молча рассматривали нас, двух белых парней, так неожиданно возникших здесь.Бармен был высоким, долговязым, лысым мужчиной в черной рубахе. Сзади него, вдоль стены, выстроились в несколько рядов картонные ящики с пивом. Сверху на них были поставлены несколько бутылок виски. Стоявшие у стойки пили пиво – прямо из горлышек холодных, запотевших бутылок.В дальнем углу пивного зала, рядом с местом для оркестра, за столиком сидел сам Сильвестр Джефферсон – негр-полицейский, известный под именем «Террора Саут-Сайда» или же «Питера-Двухстволки». Его боялись и уважали в Бронзевилле; впрочем, в этом квартале это значило одно и то же. Я знал его немного. Он служил в полиции с середины 30-х годов, между нами за это время было несколько незначительных стычек.Пит был негром приятной наружности, но его округлое лицо почти всегда имело несколько угрюмое или же печальное выражение. Внешне он чем-то походил на знаменитого боксера Джо Луиса. Он носил щегольские усики в виде небольшого прямоугольника над верхней губой, был плотного телосложения и, возможно, чуть-чуть полноват. Но это не бросалось в глаза. На нем была белая сорочка, песочного цвета костюм и широкий полосатый галстук. На столе, рядом с откупоренной бутылкой пива и наполовину наполненным бокалом, лежала широкополая шляпа.Он слегка улыбнулся, как только мы приблизились к нему, привстал, приветствуя нас, и жестом предложил сесть. Друри, сказав «привет», отправился к бару за пивом для всех нас. Мы с Питером обменялись рукопожатиями. Его пиджак был расстегнут, так что выглядывали два нагана, висевшие с обоих боков на перекрещенных ремнях.– Это, Пит, самые большие револьверы из всех, которые я когда-либо видел, – сказал я, усаживаясь за стол. Он ухмыльнулся и, вытащив наганы, положил их перед собой. Оба револьвера были никелированными, и, хотя света в зале, где мы сидели, было явно недостаточно, на их металлической поверхности заиграли серебристые блики. Один из револьверов имел перламутровую рукоятку и шестидюймовый ствол, другой – коричневую рукоятку и трехдюймовый ствол.– Ты по-прежнему таскаешь свою девятимиллиметровую рухлядь? – спросил он, откинувшись на спинку стула.– Увы, да, – ответил я. – Сентиментальная привязанность.Он прищурил глаз и направил указательный палец в мою сторону:– Плохая примета. Это тот самый пистолет, из которого твой отец выстрелил в себя?– Да.– Ты носишь его, чтобы быть уверенным, что сам не воспользуешься своей пушкой с такой легкостью?– Возможно, так. Я бы не хотел, чтобы для меня вопрос жить или умереть решался простым нажатием курка.– Я вот что скажу тебе, – ответил он, любовно похлопывая перламутровую рукоятку револьвера. – Тебе ничто не должно мешать, когда появится необходимость применять свою пушку. Ты не должен задумываться над тем, стрелять или не стрелять, и вспоминать, что из этого пистолета твой отец когда-то выстрелил в себя. Все это лишнее, Геллер.– Ты можешь иметь свою точку зрения, Пит. Но я несколько раз бывал в перестрелках и, как видишь, до сих пор жив.Он, словно не слыша меня, продолжал:– Это похоже на случай, когда я как-то ехал после службы по 35-й улице. Вместе со своим другом Бобом Чиллером, владельцем похоронного бюро. Я услышал крик и увидел убегавшего парня лет девятнадцати; у него в руке был наган. Я приказал ему остановиться, но он нырнул в переулок; я бросился за ним; он начал стрелять. Я подумал: один черт, со мной этот приятель, значит, работенка ему найдется, кто-нибудь из нас – я или тот парень – станет его клиентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91