— Давай, давай! — пробасил Иван Семенович.Через несколько секунд машина снова мчалась по шоссе. Аня оглянулась на отца. Глаза ее были сейчас холодными, серьезными.— Может быть, ты мне все-таки скажешь, что случилось? — неторопливо спросила она.— Да что тут объяснять! — сердито закричал Седых. — Вот она, радиограмма о бедствии.— О бедствии… — прошептала Аня.— От капитана плавучего дока Терехова: при первом же шторме все сооружение идет ко дну. Что я говорил? Нельзя с корабля тысячекилометровую трубу спускать… Давай обгоняй ту машину, да смелей… Черное море — это не пруд. Вот оно, техническое легкомыслие!..Аня, бледная, по-прежнему закусив губу, смотрела широко открытыми глазами прямо перед собой. Ветер поднимал пыльные смерчи. Автомобиль летел по левой стороне шоссе. Встречные машины шарахались от него.— Для спасения дока и людей капитан Терехов требует разрешения сбросить трубу туннеля в море, — сказал сухим, приглушенным голосом Степан Григорьевич.Машина резко вильнула, хотя она мчалась сейчас по пустому шоссе. Седых вцепился в переднее сиденье.— Тише ты, сумасшедшая!Ветер свистел в ушах, врываясь через открытые окна. Первые капли упали на лобовое стекло. Сквозь косые струи дождя дорога была видна как в тумане.— И что же? — твердым, но чужим голосом спросила Аня.— Да вот то, что твой Андрей упрямится. А кто лучше капитана Терехова море знает? Раз он требует сбросить туннель в море — значит, серьезно дело!Аня упрямо молчала, но почему-то Степан Григорьевич стал отвечать на ее молчание.— Видите ли, Анна Ивановна, мы строим опытный туннель. Наша цель — сблизиться с трудностями, изучить их, ибо…— Что «ибо», «ибо»? — оглянулась назад Аня. — Что «ибо», «ибо»? — возвысила она голос. — Вы скажите, куда мы сейчас мчимся?— Куда? — загремел Иван Семенович. — Сейчас по радио дам приказ сбросить трубы в море.Завизжали тормоза. Иван Семенович и Степан Григорьевич резко качнулись вперед.— Бешеная, совсем бешеная! — закричал Седых.Машина стала посредине шоссе.— Не поеду, — обернулась она. — Ни за что!— Как не поеду? — заревел Седых. — Да я тебя!..Рядом с машиной остановился мотоцикл с милиционером.— Товарищ водитель, вы нарушили все правила. — Милиционер, откинув капюшон, взял под козырек. — Мне едва удалось вас догнать. Предъявите ваши права.— Так ты не поедешь? — грозно спросил Седых, открывая дверцу.— Ни за что!— Анна Ивановна… — начал Степан Григорьевич.— Товарищ водитель, ваши права, — настаивал милиционер.Иван Семенович вылез на шоссе и с шумом захлопнул за собой дверцу.— Вези! — неожиданно крикнул он милиционеру, взгромождаясь позади него.Милиционер в первый момент был ошеломлен, но Седых протянул ему небольшую красную книжечку. По стеклу малолитражки стекали капли. Аня смотрела вслед удалявшемуся мотоциклу, до боли в пальцах вцепившись в прозрачное колесо руля.Наконец она встряхнула головой, провела рукой по мокрым глазам и обернулась.Сзади молча сидел Степан Григорьевич. Глава третья. ФУДЗИ-САН Со склона горы Фудзи море кажется разлившимся по небу. Высоко поднявшийся горизонт образует как бы гигантскую чашу, со дна которой возвышается священная гора. Чем выше, тем прозрачнее лазоревый хрусталь чаши, легче, неуловимее небесная синь, и не угадать в этих дымчатых красках, где море переходит в небо.О'Кими, опершись на посох, мечтательно смотрела вдаль.— Это так красиво!.. Я уже не раскаиваюсь, что пошла с вами, — обратилась она к своему спутнику.— Я счастлив, О'Кими! Наконец-то я узнаю в вас истинную японку! Каждый японец должен совершить восхождение на священную гору Фудзи-сан.— Вы невозможны, Муцикава, — пожала худенькими плечами О'Кими. — Вы разрушаете все очарование своими разговорами об обязанностях и долге.— Извините, О'Кими, прошу прощения. Я никогда не осмелюсь сделать вам неприятное.О'Кими опять повела плечиками и ничего не ответила. Муцикава терпеливо ждал.— В Японии нет дали. Здесь воздух какой-то особенный, плотный, окрашенный. Он напоминает воду, когда ныряешь с открытыми глазами, только более разрежен. Но он также отнимает перспективу, делает все окружающее нереальным и поразительно красивым, — задумчиво сказала О'Кими, как бы разговаривая сама с собой.Внизу, у подножия Фудзиямы, простиралась земля, усеянная островками крыш, блестящих после недавнего дождя. Они тонули в кудрявых облаках зелени, тронутой бледно-розовой проседью цветущих вишен.— Только отсюда можно увидеть Японию такой, какой должен познать ее каждый японец, — сказал Муцикава, наклоняя голову. — К сожалению, извините, там, внизу, слишком много гнойных язв, грязи и нищеты. О, если бы только возможно было запретить осквернение японского пейзажа японской действительностью! Однако прошу прощения, я безмерно счастлив; что кончился дождь. Во время прошлых восхождений на Фудзи-сан из-за дождя и тумана отсюда нельзя было увидеть настоящую Японию. Но сегодня само небо оказывает мне благодеяние, сама природа за меня. Это вселяет в меня надежду, извините.О'Кими постучала высоким посохом о землю:— Пора, Муцикава, нам надо идти. Я уже отдохнула.— Вы всегда спешите, Кими-тян. Всякий раз, когда я хочу сказать вам о том, что так мучительно давит мне сердце…— Муци-тян, Муци-тян! — весело воскликнула девушка. — Смотрите на этих людей! Почему у них такие смешные звоночки?— Ах, Кими-тян, — сказал Муцикава с укоризной, — вы настоящая «иностранная японка»! Звоночки «ре» отличают пилигримов от остальных путешественников, извините.— Во Франции звоночки вешают на шею козам и коровам! — засмеялась О'Кими.Муцикава вздрогнул.— О'Кими!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167