Теперь можно спать кругляк, то есть полные сутки. Одного поставить на вассер — загораживать пику, канючить, заговаривать коридорному зубы, а остальные будут дрыхнуть, дрыхнуть, дрыхнуть в «клумбе». Пидора это, естественно, не касается, с ним спать вместе западло, его судьба — сидеть на параше. Вобщем так и сделали. Один из мужиков встал на пику, остальные разделись половину одежды положили на пол и, обнявшись, накрылись другой. Пидор-петух мокрой курицей устроился на параше. Не повезло ему с ней, сделанной из обрезка манессмановской трубы (для газопроводов), с тяжелой крышкой, оборудованной мощной ручкой. Совсем плохая параша. Ни толком посидеть, ни голову приклонить. Беда…
Наконец настало для Аркана время выписки. В этот день он, как положено, не притронулся к еде — пища нужнее тем, кто остается, и забрал у сокамерников самые дряные шмотки. Ворчали на выходе менты:
— Не может быть, чтобы ты сидел почти голяком, подох бы.
— Так вот и сидел, граждане начальники, — отвечал им Андрон и радовался внутренне, что шмотки его сейчас согревают сокамерников. — Не дали больше ничего, говорят — не положено.
На выходе его уже ждали, свои, семейники. Не хрен собачий, не Маньку раком — человек из трюма вывалился, как с того света. Шатаясь, жмурясь от солнечных лучей — обезжиренный, в сплошном телесном холоде, промерзший до костей.
— Живой, браток? Ну и ладно, — улыбнулись семейники, поддержали Андрона и, дружески похлопывая, проводили в барак. А там его уже ждали вскипяченные чайники и баня — пол со стоком. Еще — мочалка, мыло, не хозяйственно — банное, таз из лампового отражателя и махровое полотенце, домашнее, не зоновское, какими петухи фуфло подтирают. Не Сандуны конечно и не термы, но все равно Ташкент, горячая вода, неописуемое наслаждение. Вымывшись, Андрон оделся — лучшее китайское белье, брюки с ремнем, пробитые и прокаленные сапоги. Все новехонькое, с иголочки, как и положено прибывшему из трюма. А вот сам себя он чувствовал поношенным, потасканным, будто постаревшим лет на двадцать пять. Лицо в осколке зеркала, когда брился, как у живого мертвеца. Ну менты, падлы, суки, бляди!
А между тем стол уже был готов. Семейники сидели в хорошей, не рабочей, одежде, дымилась эмалированная кружка с чифирем и ждала круга. Андрона ждала — ему был положен самый смак, цимес, первый глоток. На столе сало с чесноком и луком, конфеты, халва. На лицах семейников читались радость, дружеско участие и неприкрытая ненависть. Ко всему лагерному, совдеповскому, коммунистическому.
— Я бы всех ментов, и простых, и цветных (т. е. обыкновенных и работников системы ИТУ) к стенке. К кремлевской. И длинными очередями, очередями, очередями, — выразил вслух общее мнение пятый Андроновский семейник, матерый белорусский хулиган Вася Панин. — Из шмайсера.
Да, коммунистов Вася не любил, это у него наследственное, в генах. Дед его служил старшим полицаем, отец был сыном полка в антипартизаско й «смоленской службе порядка» (одно из подразделений РОА), а сам Вася еще в детстве стал известен тем, что на местом кладбище возлагал цветы на могилы воинов РОА, при советской власти естественно превращенных в помойку. Однако это, как говорится, были цветочки. Окрепнув и возмужав, он нашел на чердаке дедовскую форму. Шмайсер с боекомплектом, каску отца да и отправился в рейд по окрестным хуторам.
— Эй, матка! Шнапс давай! Млеко, яйка, сало!
Давали с радостью — ой, Ясь, гляди, наши пришли!
А брали Васю с размахом, масштабно, оцепив брянский лес. Однако, изловив, спустили дело на тормозах — никакой политики, вульгарное хулиганство. Проистекающее из вопиющей бытовой несознательности. В обществе победившего социализма для чего либо политических подоплек нет. Только мир, труд, май.
А между тем кружка с чифирем прошлась по кругу, лица у семейников просветлели и полилась неспешная беседа. Говорят, скоро амнистия, Плишкинскую зону уже закрывают — казармы обнесли локалкой, ясное дело — готовят для другого режима. В Новосибирской крытке теперь лафа для сеансов: новая дубачка-надзирательница Олечка Золотые Крайки в ночную смену показывает свою скважину в кормушку. Да, да. А паханам даже разрешается мацать. А в нашей зоне объявились муравьи. Хорошая примета, это значит, ее тоже скоро снесут, ликвидируют, мураши прибыли перерабатывать ее в труху. И вообще муравьи молодцы, организованные, любят порядок, ходят строем. Внешне их жизнь похожа на зэковскую, только она справедливая и правильная. Еще их хорошо хавать, как витаминную добавку, сушить и крошить на раны, использовать при зубной боли. Очень полезные насекомые, не то что мокрицы, гадкие, скользкие, словно лысый хер с прищуром, начальник режимной части Ванюков. Гандон штопанный в погонах. Разговоры, разговоры, треп до самой ночи. Наконец Андрон провалился, словно в сказку детства, в чистую зэковскую постель. А приснились ему реалии жизни — холод, серость бетонной шубы и петух-педераст, мокрой курицей устроившийся на параше.
На следующий день Андрона вызвал капитан Козлов — все такой же ласковый, улыбающийся, правда чаем больше не поил.
— Ну что, Лапин, как тебе в ШИЗО? — неброжно так спросил, как бы между делом, и, важно закурив, выпустил сизый дым сквозь ноздри. — Тошно небось?
— Отчего же, гражданин начальник, — в тон ему ответил Андрон и тоже улыбнулся, очень даже ласково. — Не суетно, тихо, можно подумать о смысле жизни. Обстановка располагающая.
А в гробу он видел всех этих граждан начальников — педерасты гнойные, и место их у параши.
— А, значит, располагающее, — Козлов, вдруг дернувшись, задавил улыбку, и блеклые глаза его стали бешеными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149