Скоро он уже был в Мурманске — брился, стригся, обновлял гардероб, быстро превращаясь из романтика-туриста в процветающего, средней руки барыгу-бизнесмена. Съел положенное количество копченого палтуса, полюбовался на местные красоты да и отчалил с карельских земель на ижорские, на часто приземляющемся куда не надо, ревущем похоронно «ТУ». Однако на сей раз все обошлось — сто пятдесят четвертый благополучно прибыл в Пулково. Хорст без проволочек получил багаж, нанял частника-дедка на жигулях и приказал везти себя в «Россию», гостиницу, как он помнил, в меру респектабельную, в меру доргую и оставляющую вобщем-то неплохое впечатление. Только увы, было это давно. Теперь прямо у входа торговля, нет, не русскими матрешками, — заокеанской «Кока-колой», цены словно в пятизвездочном отеле, тетка на рецепшен видом словно бандерша да и ведет себя соответственно — предлагает то мини-секс, то макси, то девочку, то мальчика. Что-то на первый взгляд «Россия» походила на занюханный бордель. Да и если отбросить кавычки… Целый вечер Хорст не от ходил от телевизора — зрил, удивлялся, вздыхал. Одно дело читать все это в сухих агентурных сводках, другое дело увидеть воочию. А ночью его мучили кошмары. Ему снились депутаты, дерущиеся в Думе, — народные, неумелые, неуклюжие, бестолковые, словно недоразвитые дети, хмурый, с бодуна, гарант конституции, горестно скорбящий вслух о потерянных сотнях триллионов, недостроенные чудо-корабли, проданные как металлолом на потребу азиатским хищникам. Неужно такое может быть наяву?
Андрон. Грозовые девяностые
— Андрей Андреич, тьфу, Тимофей Корнеич, к нам бандиты приходили, — сказала однажды ликвидаторша, когда Андрон привез ей после обеда с трудом добытую «красную шапочку». — Сказали, что я мышь, падла, крыса и им по жизни должна. Вобщем хотят видеть вас, приедут вечером.
В голосе ее, севшем и сиплом после радионуклеидов, слышалась обеспокоенность — нет, не за свою покрытую коростой шкуру, за дальнейшую перспективу. Ведь пока-то все как хорошо складывается — Андрей Андреевич, тьфу, Тимофей Корнеевич, деловитый, работящий и не жадный, а каждый день пятнадцать процентов с оборота это вам не чернобыльские гроши, выплачиваемые с задержкой по полгода. А ну как все накроется?
— Значит, говорят, по жизни должны, — жутко развеселился Андрон, сплюнул гадливо и принялся затаскивать в киоск фунфырики. — Ладно, будем поглядеть. Впрочем на нынешних отморозков в спортивных шкарятах он уже насмотрелся достаточно. Беспредел голимый, не так блатные, как голодные. На зоне такие дальше паханов стола (уборщик стола) не тянут. А бандиты, как и обещались, заявились вечером под закрытие. Нагло так, вызывающе, пнули дверь, и голос, почему-то показавшийся Андрону знакомым, пробасил:
— А ну, падла, открывай. Барыга центровой нарисовался?
Кто же это говорил, так низко, раскатисто, по-хулигански растягивая гласные? Неужто…
— А ну, Аркаша, ша, бери на полутона ниже, — заранее ухмыляясь, Андрон открыл дверь и очень по-блатному свирепо оскалился. — А ну-ка фу! Оборзел? Нюх потерял? На своих тянешь?
Перед ним действительно стоял его бывший шнырь рыночный уборщик Аркадий Павлович Зызо, только вместо лома и метлы он баюкал сотовую нокию и одет был не в ватник, а в кожкуртку и естественно в комплекте со спортивными штанами. Рядом с ним притулилось какое-то чмо, тоже на понтах, но без лайки — в бардовом мешковатом пиджаке. Та еще парочка — баран да ярочка.
— Э-ы, Андрей Андреевич… бля… — Зызо сразу сдулся, утратил весь апломб, и в голосе его прорезалась радость. — Ы-ы, живой… А мы это… Того… самого… Ну кто, блин, знал…
И сделав что-то вроде книксена, он пхнул локтем застывшее чмо.
— Гнутый, это же бугор мой, Андрей Андреевич, помнишь, я рассказывал? Ну тот что ментов положил и тачку ушатал, чтоб легавым не досталась. Э-э… Извините, Андрей Андреевич, ошибочка вышла. И с возвращеньицем вас.
Вот так, как в том дурном анекдоте про еврея и советскую границу — никто никуда уже не идет.
— Ну что, это дело надо бы отметить, — Андрон, как бы подобрев, бросил скалиться и крепко поручкался с уборщиком и его коллегой. — Или может быть здесь кто-то против?
Нет, нет, все были только за. А потому, усевшись в древний, видавший виды мерседес, с третьей попытки завелись и, брякая подвеской и рыча глушителем, покатили в маленькое полуподвальное кафе, скромно названное в честь впавшего в маразм бандита «Бармалей». Заведение не процветало, отнюдь. На лестнице было нассано, публика отсутствовало, за стеной чудились бомжи, крысы и пьяные водопроводчики. Угощение было подстать — водянистые сосиски, слипшиеся макароны и опять этот мерзкий заокеанский кетчуп, оказавшийся на деле разбодяженной томатпастой. Пили мерзкий, напоминающий сладкую мочу безалкогольный крюшон «Забава». У себя на зоне в лучшие времена Андрон питался куда сытнее. М-да, он брезгливо отодвинул тарелку, с опаской приложился к «забаве», поморщившись, хлебнул и со вздохом оглянулся на соратников Зызо, в количестве полуотделения давившихся парашей.
— Эх, Аркаша, Аркаша. И оно тебе надо? Кстати, не зови меня на людях Андреем Андреевичем. Я теперь Тимофей Антонович. Конспирация, брат. Всесоюзный розыск не шутка.
— Дык, Андрей… блинн… Тимофеевич, поначалу-то все было не так, путево, — Зызо с опаской и уважением воззрился на Андрона, икнул и огорченно шмыгнул носом. — Знаешь, как я стоял… Это уж потом начались обломы.
И волнуясь, матерясь сдержанно и проникновенно, Аркадий Павлович поведал свою скорбную повесть. На заре перестройки он словно гайдаровский Тимур сколотил свою команду и принялся выколачивать из спекулянтов торгашей преступно нажитые излишки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149