Но — по-христиански, без вставляния паяльника в задницы, проглаживания электроутюгами животов и привязывания зимой в голом виде к новогодней елочке. Просто бил морды. А потом в городе появились черные. Они были хитры, напористы и плевали на все. «Русские словно бараны на своей земле, — говорили она. — Им нужен пастух». И они принялись погонять предпринимательское стадо при помощи паяльников, утюгов и крутого кипятка, весело сбегающего по бизнесменовским промежностям. Так что посмотрел народ, посмотрел да и стал платить лаврушникам, а не Зызо. А когда тот предъявил и назначил стрелку, то черножопые козлы ее продинамили и наслали на Зызо купленных ментов, отчего многие его пацаны влетели, прокололись и загремели под фанфары. Вобщем беспредел голимый. Русского Ваню как всегда оставили в дураках.
— Так, так, — Андрон понимающе кивнул, насупился, сразу вспомнил зону со смотрящим Жидом. — А кто там у них за главного-то?
Без умысла спросил, просто так, понтуясь. А оказалось, что не зря.
— Да Тотраз Резаный, — Аркадий Павлович засопел, набычился, от ненависти даже побледнел. — И кунаки при нем, Сослаб, Аслан, Беслан, Руслан. Спустились, суки, с гор за солью Тьфу. В «Синильге» зависают, падлы.
— Значит, говоришь, в «Синильге»? — Андрон сделался задумчив, закурил и сразу перевел беседу в иное русло. — Слушай, а как там Полина? Жива?
Сука конечно, но все равно интересно, пахали вместе как-никак.
— А с ней, Андрей э-э Корнеевич, вообще сплошные непонятки, — Зызо еще больше набычился, помрачнел, на скулах его выкатились желваки. Странная история. Однажды ночью вдруг проснулась, вскочила и ну давай одеваться. Я ей — свихнулась? Куда? А она — шепотом, как бы не в себе, — зовут меня, зовут. И смотрит страшно, будто обдолбанная. Словно зомби из фильма по видику. Ну а я все эти фокусы бабские не понимаю — схватил ее за руку да по матери. Хорош выкаблучиваться, легай в койку! Так вот не поверишь, Андрей э-э Антонович, она мне так впечатала, что без вопросов сразу в аут. А когда очнулся, все, нет ее. С тех пор с концами. Климакс наверное… Жаль, хорошая была баба.
«Все бабы суки, — мысленно сделал резюме Андрон, однако тут же поправился. — Не все. Надо бы Кларе написать…» А сам воткнул окурок в банку, служащую импровизированной пепельницей, легко поднялся и сказал:
— Ну что, Аркаша, хорош базарить. Двинули в «Синильгу».
— Куда? — сперва не понял тот, а въехав, начал отгребать. — А может не надо? Ты, Андрей Корнеич, того, не горячись.
Вспомнил, видимо, эпизод из прошлого — рынок, базар-вокзал, тихо лежащих ментов и страшного Андрона, яростно втыкающего лом в сердце своей машины, будто принародно пронзающего гидру советского законодательства.
— Надо, Аркаша, надо, — тихо сказал Андрон, с гордостью расправил плечи и жутко и зловеще улыбнулся. — Мы не бараны на своей земле. Мы люди русские…
Ну что на это скажешь. Так что поехали.
«Синильга» была стандартным демократическим кабаком, построенным, сразу видно, на общаковые бабки — зеркальный фасад, дубовые двери, просторная парковка, забитая иномарками. Забойно звучала музыка, призывно светились окна. Над входом истомно гнулась неоновая Синильга — по определению голубовато-синяя с распущенными волосами. Только не таинственной и загадочной тунгусской шаманкой — дешевой блядью, старающейся под клиентом. При взгляде на нее становилось жаль и Угрюм-реку, и Прошу Громова, и мэтра Шишкова… Однако Андрону было не до литературы.
— Носа не высовывай, я один, — строго сообщил он Аркадию Павловичу, лихо подмигнул и, вынырнув из мерса, с ходу зарулил в объятия Синильги.
— Куда? — сразу же спросили его на входе, а услышав в ответ, что к Тотразу Резаному, оскалились золотузубо, весьма язвительно. — А ты ему, русский, нужен?
— А я тебя сейчас, сучий потрох, в бараний рог согну, — живо оскорбился Андрон, растопырил веером пальцы и начал загибать их. — Во-первых пасть порву, во-вторых моргала выколю, в-третьих штифты повыбью. Всю жизнь на аптеку работать будешь. Ты, редиска, морковка, навуходоноссер, петух гамбургскифй!
И был немедленно запущен внутрь:
— Так бы сразу и сказал… Заходи, дорогой, гостей будешь.
— То-то же мне, — Андрон цыкнул зубом, вошел и сразу же почувствовал то, что наверное испытывает каждый белый, попав в самый центр гарлема — одни черножопые, блин. Не дитем Кавказа был только пожилой осанистый россиянин в фуражке и ливрее, по морде сразу видно — комитетчик-отставник. Однако дальше гардероба его здесь не пускали.
«Да, похоже, белых здесь не жалуют», — Андрон, глянув в зеркало, прошелся вестибюлем, шагнул в прокуренную атмосферу зала и сразу убедился, как был глубоко не прав. На сцене выкаблучивалась блондинистая стриптизерша, а смуглокожие сыны гор подбадривали ее криками, бросали деньги и рассматривали с нескрываемыми теплыми чувствами. Вот она, всеобщая гармония, вот она нерушимая любовь между народами бывшего СССР. Да и оркестр, к слову сказать, играл самое что ни на есть русское народное блатное хороводное:
— Ой, не шей ты мне, матушка, красный сарафан.
Однако истомно-синкопное течение музыки вдруг нарушилось.
— Это же он! Мамой клянусь, он! — раздался радостный гортанный глас, и к Андрону подскочил родной брат его якобы невесты Светы Сабеевой Тотраз Резаный. — Здравствуй, дорогой, здравствуй! Давно откинулся? Как там наши?
Тут же Андрон был препровожден к столу, где сидели его кенты по Крестам — Аслан, Сослан, Беслан и Руслан, сердечно поздоровался с ними и за шашлыком, купатами и молодым барашком степенно отвечал, что откинулся недавно и, естественно, по звонку, уже справил себе чистую бирку (нормальные документы), однако же хату путевую еще не пробил и пробавляется пока что на подсосе, у шмар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149