— Александр. — Затем он помолчал, кашлянул и с достоинством вытащил беломорину. — Дядя Ваня, там прибалты стоят, ты у них документы смотрел? В порядке? А то ведь у нас нынче усиленный режим несения службы. И потом, что это у тебя цыганки-то разбегались? Шумят, галдят, мешают свободному проходу граждан… Оскорбляют общественную нравственность и социалистический порядок…
Слушая его, сразу вспоминалась песня: «Если женщина просит…»
— Цыганки, Санек, бегают не у меня, а у тебя, — Иван Ильич улыбнулся еще шире и снял с полки грязный, еще в прошлогодней пыли стакан. — Я за тротуары не отвечаю. А насчет прибалтов не сомневайся, все охвачено и проверено. Ну что, надо бы отметить открытие сезона…
— Правильно, чтоб закрывался лучше, — милицейский сразу забыл и про обещственную нравственность, и про усиленный режим несения службы. — Давай, дядя Ваня, наливай. А мы вздрогнем.
И Иван Ильич налил, до щербатых краев, из керамического, презентованного прибалтом сосуда — жри.
— Будем, — лицо сержанта сделалось одухотворенным, медленно, со смаком, растягивая наслаждение, он вытянул жидкий, настоенный на травах огонь, замер на мгновение, выдохнул и блаженно сообщил: — Пошло.
Тут же он выглушил второй стакан, закусил, не поморщившись, рукавом и, увидев, что пить больше нечего, принялся торопливо откланиваться.
— Ты, дядя Вань, если чего, только свистни. По ноль два. Сразу приедем. Всем перекроем кислород. И прибалтам, и цыганкам. Чтоб не мешали проходу граждан…
Он раскатисто рыгнул, крепко поручкался и несколько нетвердо пошагал к машине. Если и был на рогах, то едва-едва, в самую плепорцию. Это после полулитра-то убийственной микстуры на спирту? Нет, видно не перевелись еще богатыри на Руси…
— Шакал лягавый, паскуда, — проглотив слюну, Иван Ильич выругался, взяв кончиками пальцев стакан, понюхал и осторожно поставил на полку. — Знаешь, Андрюха, мент должен носить нож в спине. Понял?
Чего уж не понять, хороший мент — дохлый мент.
На улице между тем темнело, мороз, судя по носам цыганок, крепчал.
— Хватит на сегодня. Полдела уже сделано, — подвел итоги Иван Ильич, желто помочился на сугроб и решительно вжикнул молнией. — Поехали домой. А то от работы кони дохнут.
Чувствовалось, что настроение у него не очень. Однако дома, после огненного борща, бифштекса, свешивающегося с тарелки, и доброго стакана пятизвездочного, он отошел душой, заметно подобрел и начал приоткрывать Андрону секреты мастерства.
— Значит так, — с ухмылочкой он достал пачку пронумерованных квитанций, прошитые и сброшюрованные навроде книжки, ловко зашелестел листами, словно игральными картами. — Это твое наиглавнейшее орудие производства. Полста разрешений на право торговли, строгая отчетность в двух экземплярах. Один отдаешь торгующему, другой оставляешь себе, для отчета. Место стоит тридцать пять копеек, ведро шесть, стул восемь. Ну это так, фигня для бухгалтерии, — Иван Ильич замолчал и, усмехнувшись, хитро подмигнул. — Обычно все платят больше. Наши садоводы рупь, всякий там Краснодар — два, Прибалтика — трешечку. А злостных жмотов можно и прижучить, ну там с торговли снять за грязь или шакалов в форме натравить. Я тебе потом на примере покажу. Главное только не перегнуть палку, чтобы потом этот жмот не в ОБХСС побежал со стуком, а на поклон тебе с денежкой. Вобщем ничего такого хитрого, насобачишься. И вот еще, помни как «Отче наш» — в левом кармане выручки, в правом свои, кровные, и хотя бы примерно знай сколько. А раз в неделю, как приедешь на рынок с отчетом, первым делом к директору в кабинет — наше вам, Сергей Степанович, и поздоровайся четвертачком, чтобы работалось лучше. Ему тоже жить надо, и управляющему платить. Здесь тебе, зятек, не завод, не подмажешь, не поедешь. Вернее, можно уехать очень далеко. Куда Макар телят не гонял.
— Иван Ильич, а чего это цыганкам за столами не сидится? — Андрон сдержал зевок и глянул на Анджелу, наслаждающуюся телевизором. Она была похожа в профиль на болонку.
— Ну сейчас понятное дело, холод, — Иван Ильич дунул в беломорину, но, оглянувшись на дочку, кашлянул и закуривать не стал. — А вообще-то все зависит от цветка. С хризантемой какой-нибудь, бывает, и залезут за прилавок. А с гвоздикой ремонтантной кто ж их пустит, торговать ей может только государство. Да и розу частным лицам разрешено продавать только с первого июля. А что она, что гвоздика — самый ходовой товар. Вот и шастают цыганки вдоль столов, отбивают покупателя. Да и не цыганки они, так, не пойми кто, седьмая вода на киселе, помесь молдованская. Их настоящие таборные за людей не считают.
Слушай его Андрон, дивился, набирался опыта. А потом настал канун светлого женского праздника и пришлось незамедлительно переходить от теории к практике. Все подходы к пятаку заполнили машины, от тюльпанового красноцветья зарябило в глазах, вскипело у столов, заволновалось людское море — покупатели, цыганки, прохожие, менты. Толпы Петерсов, Модрисов, Вилисов и Лайм заискивающе улыбались, хрустели трешками, просили разрешения поставить личный столик: ну пожалуйста, крохотный, раскладной, за любые деньги. А стол в будке-накопителе ломился от бальзама, копченых кур, каменно-твердых колбас и шоколадных подарочных наборов «Лайма». С ромом и коньяком. Только все это добро особо не залеживалось. Слетались на халяву менты, жрали прибалтийские деликатесы и, получив по вожделенному букету, уходили лучшими друзьями. Заявлялись с жалобами граждане, кричали, причитали и грозились:
— Ах, карман порезали!
— Ах, цыганки палки суют в мимозу!
— Ах, у вас тротуар песком не посыпан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149