— Значит, вы служили в одном полку с майором Семеновым. Отрадно, отрадно. Я его помню еще старшим лейтенантом. Да, столько лет прошло.
Умным был чекистом подполковник Павлов, ушлым, хорошо знающим жизнь и поймистым, словно натасканный сеттер. Он не стал спрашивать Андрона: «А правда ли, что директор и его зам берут взятки? А верно ли, что санодежду принято сдавать под шелест рублей? А не брехня ли это, что завгостиницы берет на лапу, химичит с местами и завязана с проститутками?»
Нет, идиотских вопросов подполковник Павлов задавать Андрону не стал. Только-то и сказал проникновенным голосом:
— Это большая удача, что теперь в рыночной системе работает наш человек. Вы ведь наш человек, Лапин? Или я глубоко ошибаюсь?
Прозвучало это у него примерно также, как у сына турецкоподданного во время разговора с Кислярским: вы конечно можете уйти. Но знайте, у нас длинные руки. А в глазах подполковника Павлова при этом ясно читалось: это ведь коню понятно, парень, что при зарплате в семдесят пять рэ ты имеешь раз этак в двадцать пять поболе. Не бином Ньютона. И испоганить тебе жизнь, парень, нам ничего не стоит — а стоит только захотеть. Так что ты уж, парень, подружись с ами, подружись. Как дружат со спецурой халдеи, топчилы из таксярника с Уром и деятели из интуриста с КГБ. Такова система, с добрыми попутчиками дорога к коммунизму короче. А в одиночку на хлебном месте не усидишь, окажешься у параши. Кто не с нами, тот против нас.
Андрон никогда не читывал доктора Дзигикаро Кано и не знал старинной японской поговорки: «Дзю екуго-о сэй суру», то бишь «Мягкость одолевает силу». Однако он знал твердо — не надо ссать против ветра и рубить с плеча, особливо обух плетью. Силу лучше всего одолевать хитростью.
— Вы не ошиблись, товарищ подполковник, — он выдержал паузу и сказал с пафосом, негромко, но проникновенно: — Можете всецело полагаться на меня. — Грудь его геройски выпятилась, ордена звякнули, и сразу стало ясно, что он свой, буржуинский.
— Ну вот и славно, — подполковник просиял, вытащил лист бумаги и продиктовал Андрону нижеследующее: «Я такой-то такой-то, проживающий там-то там-то обязуюсь информировать органы ОБХСС о всех замеченных мною правонарушениях и преступлениях. Обязуюсь сохранять мою деятельность в строжайшей тайне и работать под псевдонимом Иванов». Стороны пришли к консенсусу — индульгенция была подписана.
«Хоть Иванов, хоть Сидоров, нам татарам…, — Андрон с облегчением покинул подполковника, чертом прошелся по коридору и, спустившись по лестнице, с грохотом бросил палку на гинекологическое кресло. — Один хрен, ничего не видим, ничего не знаем, ничего не помним».
По поводу вступления в доблестную армию сексотов, стукачей и провокаторов он особо не горевал. Закладывать никого он и не собирался, а бумаженция та блядская написана с уклоном в левизну, коряво и на редкость неразборчиво. Фиг чего поймешь и уж тем более докажешь, что накарябал всю эту муть Андрюха Лапин. Плавали, знаем.
Тим (1980)
Еще недавно глухарь был пернатым красавцем — с гнутым клювом, черной бородкой, с блестящими под желыми веками глазами. Увы, все бренно в этом мире — сейчас от лесного петуха остались лишь морщинистые лапы, глянцевые длинные перья да хорошо обглоданные кости. Будет чем поживиться лисам.
— Хорош, словно кура первой категории, — сыто поделился впечатлениями Тим и отхлебнул дымящегося, заваренного в кружке чая. — Его бы еще в глине запечь, с брусникой, по рецепту викингов. Был бы вообще цимес. А, Куприяныч?
Глухаря они испекли в углях по-походному, обернув в мокрые тряпки.
— Ты бобрятины не пробовал, тушеной с беленькими, — Куприяныч, тощий, неопределяемого возраста человек усмехнулся и погладил редкую сплошь седую бороденку. — А еще хоршо ленка замалосоленного под водочку калганную. При вареной икре и лососиной теше, да со свежезапеченным хариусом. А главное, ребята, не дай нам бог хавать никогда казенной пайки.
Его голос, насмешливый и тихий, сразу сделался отрывистым и злым, будто кто другой встрял в разговор. Потому как пайки этой казенной с хряпой да бронебойкой Куприяныч в свое время наелся предостаточно. Досыта накормили товарищи, как ЧСИРа — члена семьи изменника родины. А потом еще загнали к черту на рога, в колонию-поселение, что на берегах Нотоозера. С тех самых пор Куприяныч и живет на Кольском безвылазно, исходил его вдоль и поперек, древню землю Самиедны знает не хуже уроженцев лопарей. Вечный странник, бородатый эрудит перекати поле.
— Да, шила стаканец сейчас был бы кстати, — Влас Кузьмич, пожилой, много чего видевший геолог, закурил, и в голосе его послышалась мечтательность. — Закачать его шприцем в арбуз, дать настояться денек, и вот они тебе, нектар с амброзией, куда там коньяку. Душа сразу отлетает в райские кущи.
Увы, ни арбуза, ни спирта, ни райских кущ. Только сухой закон, сопка-варака, поросшая елями, да недвижимая вода в синем загадочном озере. А еще — комарье непроглядными тучами, брусника мириадами рубинов, бескрайняя тайбола на сотни километров. Лапландия. Страна Санта-Клауса, волшебников и андерсеновских гусей.
Летнее, незаходящее солнце между тем чуть приспустилось к верхушкам елей, но продолжало припекать, словно раскаленная сковородка. Сейды на гребнях гор в его лучах казались брошенными, погасшими навек маяками. Хотя наверняка кто-то видит их свет.
— Ну что, пойдем купанемся? — сладко потянувшись, Юрка Ефименков встал и со значением посмотрел на Тима. — С полным контактом? Чтоб глухарь не залежался.
Тренировались они каждый божий день, благо энергии хватало, потому как делать особо им было нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149