Он побледнел и стал сползать со стула. Мать сумела
кое-как затащить его на кровать и докричалась до медсестер. Прибежавший
врач, молодой парень, мгновенно понял, что у отца - клиническая смерть и
массажем и уколами сумел запустить сердце.
Получилось так, что маму вскоре выписали, а отец остался в больнице.
Вскоре и он поправился и готовился к выписке. Однажды даже медсестры
поймали его на лестнице черного хода, где он делал зарядку, несмотря на
запреты - считал, что активность - самое лучшее лекарство. Но то ли кли-
ническая смерть, то ли инфаркт что-то нарушили в организме отца - при
обследовании перед выпиской у него обнаружили резко прогрессирующий рак
поджелудочной железы. Врачи решили матери об этом не сообщать - сказали
только моему сыну который регулярно помогал бабушке с дедом. А сын рас-
судил, что мой приезд делу не поможет, а только напугает родителей.
Отец умер как раз в те дни, когда мы с Аленой тоже были в больницах.
Такое вот совпадение. И свадьба сына, и болезнь матери, и смерть отца не
стали моим зримым прошлым.
Позже, уже после нашего возвращения, сын передал мне несколько пожел-
тевших страничек. На первой было размашисто написано рукой отца "Мои за-
писи". И подчеркнуто. Отцу было семьдесят восемь, когда он пытался расс-
казать о своей жизни. Скупые странички, факты, даты, за которыми нес-
колько поколений рядовой семьи из русской провинции - городов Сердобска
и Моршанска.
Прадед - портной. Вот и все, что я знаю о нем теперь.
Дед - морской унтер-офицер, железнодорожный слесарь высокой квалифи-
кации. Детей никогда не бил. Бездельничающим его не видели. Не дотянул
до ста полтора месяца. Помню, как в один год отмечали деду девяносто,
отцу шестьдесят и мне тридцать. Бабушку ласково звал Лелькой, никогда с
ней не ругался. По воскресеньям Лелька пекла пышки, и обед был мясной.
За стол садились муж, три сына и две дочери. Жили в Моршанске на Заст-
ранке (за той стороной), которую переименовали в Комсомольскую. На зиму
мочили яблоки, солили огурцы, к новому году откармливали поросенка.
Младший сын - летчик тяжелого бомбардировщика - погиб в начале войны.
Бабушка не перенесла смерти любимца.
Старший прошел через всю войну, вернулся невредимым, но погиб в авто-
катастрофе. Как партийный работник он был направлен в Латвию. "Лесные
братья" захватили его сына заложником, но сын чудом остался жив.
Тетки вышли замуж и прожили свою жизнь одна в Москве, другая - в Мор-
шанске.
Отец окончил девятилетку с двухгодичным педагогическим уклоном и два
года работал учителем, а потом директором школы в Чулымском районе Ново-
сибирской области, затем ректором культармейского университета в Москве.
Но первая пятилетка нуждалась в инженерах, и отец закончил Институт ста-
ли. Его направили на Ижорский завод, который входил в наркомат судостро-
ительной промышленности, где он стал специалистом по корабельной и тан-
ковой броне. После войны - Москва, минсудпром, начальник отдела, зам на-
чальника главка. За атомный ледокол "Ленин", подводные лодки и другие
дела получил три ордена и четыре медали. Кандидат технических наук. Пер-
сональный пенсионер республиканского значения.
Вот и все.
Нет, было еще четыре листочка.
Схема - генеалогическое дерево нашей семьи, начиная с деда.
Распорядок дня в последние годы жизни: подъем, зарядка, завтрак, по-
ходы по магазинам, телевизор.
Два последних листа - попытка исповеди и график.
"Моя работа всегда была напряженной и трудной, но интересной. До шес-
тидесяти семи лет, когда я вышел на пенсию. И хотя я продолжаю работать
в скромной должности старшего научного сотрудника в научно-исследова-
тельском институте, но морально и психологически с трудом переношу рез-
кую смену темпа моей жизни. Раньше было ощущение необходимости высокого
и физического и духовного тонуса, чувство ответственности за свое дело
и, что самое главное, я видел уважение к себе и крупных начальников, и
подчиненных, и хороших, и даже плохих людей.
Пожалуй, есть и моя немалая доля вины, что растерял старые зна-
комства, а новых товарищей не завел. Получилась самоизоляция, одиночест-
во. Его особенно резко я ощутил, когда заболел, и никто по прежней рабо-
те не навестил меня. Пока не поздно, надо восстановить утраченное. Слож-
но, но надо. Нужно чувствовать ежедневно, что ты полезен окружающим.
Иначе смерть."
График был необычный. Математические построения изображали взлеты и
падения любви, уважения и взаимопонимания в течение жизни. В тридцать
лет для отца превыше всего была красная линия любви, к восьмидесяти со-
шедшая до нуля. На закате жизни важнее всего была голубая линия взаимо-
понимания и черная - уважения.
Все три чувства с годами шли по нисходящей, отец все больше ощущал
себя одиноким, хотя никогда мне об этом не говорил.
Прочитав записи, я осознал, что одиночество отца это одиночество всех
старых людей перед смертью, и оно страшнее моего одиночества в больнице,
оно страшнее одиночества в другом городе, далеко от дома, оно страшнее
одиночества в больнице другого города. Страшнее такого одиночества -
только одиночество старого человека в чужой стране.
Я гордился своим отцом, когда мне было десять, я снисходительно вни-
мал ему в двадцать лет, я зауважал и оценил его в тридцать, а позже с
каждым днем росла к нему нежность. Особенно в те моменты, когда мать
по-женски "пилила" его за какую-нибудь ерунду, а он вспыхивал, как юно-
ша, и гневался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108