— У тебя вообще-то поезд скоро.— Да-да, я помню.— Завтракать будешь?— Мне бы яду.— А это запросто, — Петр поставил на стол недопитую бутылку. — И рыба вон осталась. Ты как?— Даже и не знаю.— Давай, хуже не будет, — он разлил оставшийся коньяк по стаканам и снял крышку с миски, в которой лоснилась маринованная по китайскому рецепту красная рыба.— Опохрабримся?— Очень бы хотелось.Они чокнулись, выпили и закусили.— Слушай, — Гурский полез в карман за деньгами. — Давай раскинем, сколько там с меня?— Обижаешь, братан. Ты у меня гость. Ты уже ночью с пацанами раскинул. Документы-то хоть не в лопатнике были?— Нет.— Ну и хорошо. Вообще-то пацаны эти, они здесь как постоянные. Я, если увижу, лопатник с. них стребую, но уж деньги — извини… Ты сам-то появишься?— Возможно.— Ну и ладно. Тебе чего, в дорогу с собой чего-нибудь надо? Пожрать там, выпить?— Даже и не знаю.— Да ладно, заладил. Это ты сейчас так, а отойдешь — очень даже пригодится.— Вот сюда бы дозаправить, — Гурский вынул из кармана флягу. — Только не паленого.— Опять обижаешь. Конины?— Давай.Продавец Петр вышел в торговый зал. Гурский встал, потянулся, разминая затекшие мышцы, повесил сумку на плечо и двинулся следом. В зале толпились покупатели.Александр подошел, к прилавку, взял у Петра бутылку, положил в сумку и протянул деньги.— Давай-давай, пробей.— Как хочешь… — Тот пробил стоимость коньяка по кассе, дал сдачу и сказал: — Ну чего? Залетай, если что.— Непременно.Они пожали друг другу руки, и Адашев-Гурский пошел к вокзалу.«Все, — твердил он про себя. — Все. Ни глотка больше. И так время суток не ощущается совершенно. Даже на улице. Даже при естественном освещении. Девять утра у них тут. А по-моему, так ночь глубокая. Ну правильно, по Москве и есть два часа ночи. А что это он про Питер говорил, что два часа разница, да еще и в обратную сторону? Бред какой-то. Все… Больше ни глотка. А коньяк — стратегический запас». Глава 27 Первым делом Гурский нашел на вокзале туалет. Умылся, перелил коньяк во флягу и рассмотрел купленный ночью билет. «Черт возьми, — возмутился он, — а что это она мне плацкартный дала? Ну да, я же не сказал, а она и не спросила. Увидела рожу… и дала в соответствии».Он подошел к кассе.— Девушка, я тут не посмотрел, вы мне плацкартный дали, а я…— Я вам ничего не продавала.— Ну да, не вы, но мне вот до Комсомольски…— Что вы хотите?— Я? СВ, разумеется.— Нет СВ.— А что есть?— Купе.— Ну ладно, давайте купе. Только целиком, я доплачу.— Как это целиком?— Ну как… чтобы никого больше в этом купе не было. Чтобы я один там ехал. Один, понимаете? •— Минуточку, — кассир уткнулась в компьютер. — Нет, — наконец сказала она. — Не получается.— Как это?— Ну, пассажир, что вы мне голову морочите, я вам говорю нет, значит нет. Хотите, давайте я вам четыре билета купейных продам в один вагон, сами потом там и разбирайтесь, ну Боже мой…— Не хочу.— А чего вы от меня хотите-то?— Ехать хочу по-человечески.— Ну и езжайте себе. Возьмите билет, как все, и езжайте,— Хорошо. Давайте.— Чего давать-то вам?— Дайте мне билет, и я поеду себе, как все.— Какой билет-то вам, купейный?— Купейный.— Минуточку…Адашев-Гурский вышел на перрон и пошел вдоль поезда. С трудом протиснулся сквозь толпу каких-то военных, которые, стоя у вагона, передавали свои билеты старшему, а уж тот предъявлял их проводнику и считал свою команду по головам.Отыскав свой вагон, Александр показал билет, шагнул в тамбур, с удовольствием вдохнул специфический железнодорожный запах и, пройдя по коридору, вошел в пустое купе.Здесь он засунул сумку в рундук под нижней полкой, повесил куртку на вешалку, закрыл дверь, уселся в уголок к окошку, положил руки на стол и закрыл глаза.Наконец-то впервые за все это время он остался один, и не надо было ничего врать, придумывать, чтобы просто вот так посидеть в тишине.А потом он возьмет белье, застелит постель и будет спокойно спать под мерный перестук колес до того самого момента, когда проводник разбудит его перед Комсомольском. Как хорошо быть одному. Какое счастье. И можно наконец снять ботинки.В коридоре послышались голоса, дверь купе открылась, и в проеме возник коренастый мужчина в коротком пальто, мохнатой шапке и с большой сумкой в руках.— Ну вот! — радостно сказал он. — А ты, мать, горевала! Мужик у нас здесь. Здрасьте!— Добрый день, — Гурский попытался было вежливо привстать.— Да сиди, сиди… — мужчина вошел в купе и обернулся. — Давай, мать, заходи. Сумки давай.Полная женщина лет пятидесяти вошла вслед за мужем, поставила сумки на полку и молча села рядом. Из-за ее спины в купе проскользнул шпендель, на вид лет десяти, в куртке и спортивной шапке, просочился мимо всех присутствующих к окну и сразу стал щелкать выключателем лампы, одновременно крутя ручку громкости вагонной трансляции.— Ну-ка цыц!.. — Мужчина дал ему подзатыльник. Шпендель насупился и притих, зыркая исподлобья на Гурского и на выключатель у двери.— Вот ведь, видал? — кивнул на него мужик, обращаясь к Александру. — Ну ни минуты с ним покоя! Дай хоть разложиться-то.— У вас большие, — сказал Гурский, — давайте вот сюда, — он выбрался из-за стола, открыл рундук и, вынув из него свою почти пустую сумку, забросил наверх.— Вот спасибо, а то мои и не поднять туда…В купе началась обычная в таких случаях суета и толкотня, в результате которой через некоторое время громоздкие вещи были рассованы, одежда повешена, а на столе возник большой сверток и литровая бутылка со светло-коричневой жидкостью.«Или коньяк разливной, — безысходно предположил Гурский, — или…»Женщина, загнав мальчишку на верхнюю полку, чтобы не путался под ногами, села к столу и стала распаковывать сверток, извлекая из него и раскладывая на столе вареную курицу, яйца вкрутую, хлеб, нарезанную колбасу и прочую снедь, которую люди обычно берут с собой в дорогу и которая от края и до края России везде, в общем-то, одинакова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81