Из-под снега курился дым.— Надо же, — сказал Гурский, — снег же таять должен, а оно горит.— Торф.Ехали медленно. С сопки на сопку, с сопки на сопку. Кабину мерно покачивало, печка гнала по ногам теплый воздух.Гурский заснул.Проснулся оттого, что жутко замерз.— Костя, а чего у нас печка отрубилась?— Да нет, я на кузов переключил, там тоже подтапливать надо. Сейчас обратно переведу.— А что мы везем?— Продукты. Консервам, коробкам там всяким не страшно. А картошку и поморозить можем. За бортом-то под сорок.Александр взглянул на часы.— Давай перекусим?— Сейчас, там дальше пошире будет. Минут через двадцать машина взяла чуть правее и остановилась у обочины. Гурский открыл дверь, выбрался из кабины и спрыгнул с подножки, сразу провалившись в снег почти по колено.— Ни фига себе…— Да ты не отходи далеко-то, — сказал Костя, — прямо вон… на колесо.Тишина в тайге стояла удивительная.Адашев окинул взглядом угрюмый первобытный ландшафт, дальние сопки, дорогу, которая плавно уходила куда-то вниз и вправо, к мосткам через очередную речушку, Глубоко вдохнул колючий морозный воздух.«Мать честная… — подумалось ему. — И чего они все русского мужика жизни учат? Он же вон аж куда дошел. И живет себе. И нужду любую превозмогал и превозмогает. Посредством двух струбцин и воронки».Зябко поежился и быстро забрался обратно в кабину, плотно захлопнув дверь.Константин уже раскладывал на сиденьи какие-то пластиковые коробки с жареным мясом и картошкой.— А по пять капель с морозца? — Гурский вынул из своего пакета хлеб, ветчину и китайскую водку.— Зря ты ее взял, — скептически взглянул на водку Костя. — Говно.— Не будешь?— Вот еще. Почему? Обязательно буду.— Я просто такой не видел никогда. Чтобы в пакетиках.— Экономят китаезы на таре. А водка — говно.— Вот тут ты не прав. Водка бывает только двух видов: хорошая и очень хорошая.— А паленая?— Так это же и не водка уже, совершенно другой продукт. О нем и говорить нечего. А как же…— Давай сюда, — Константин взял у Гурского полиэтиленовый водочный пакет, срезал ножом кусочек отходящей от него пластиковой трубочки и ловко налил в подставленный Александром граненый стакан.— Ладно, — решительно сказал тот. — Я купил, первый и попробую.— Не ссы. Она плохая, но не ядовитая. Ее уж столько выпито…— Твое здоровье.— Угу.Гурский хлопнул водки, задумался оценивающе и передал стакан Константину.— Держи, я налью. И ничего особенного, водка как водка. Привкус, правда, какой-то…— Мясо бери.— Ага. А как ее закрыть-то теперь, чтоб не пролилась?— А зачем закрывать? — искренне удивился Константин. — Допьем и выбросим.Они поели, выкурили по сигарете, и опять грузовик покатил по бесконечной, казалось, дороге, ведущей к устью Амура. Гурский дремал.Еще несколько раз они останавливались и выходили из машины.— Смотри, — показал Константин рукой во время очередной остановки куда-то в сопки. — Видишь?— Ага… — сказал Гурский, увидев дозорные вышки.— Лагерь. С тех времен еще. Их здесь столько… Это с дороги только некоторые видно. А туда, дальше…— А это что за следы?— А… — Костя присел на корточки. — Это сохатый дорогу перешел. Смотри-ка ты, еще не осыпался. Только что, значит… Нас услышал и в лес ломанулся, а до этого, видишь, вон — по дороге шел.— По своим делам.— А что ты думаешь… Они забрались в кабину и тронулись дальше.— А это что еще такое? — проснувшись в очередной раз и достав сигарету, Гурский ошарашено уставился на остов заржавленного пульмановского вагона, стоящий на таких же ржавых рельсах, выходящих откуда-то из глухой тайги и обрывающихся слева от дороги возле полуразрушенного кирпичного строения.— Да железную дорогу хотели проложить.— Ну?— А что «ну»? Бросили.Александр привстал, вытянул шею и провожал взглядом это видение, пока дорога не сделала очередной поворот. Затем тайга снова сомкнулась со всех сторон, словно пряча в себе от досужих глаз и останки лагерей, и мертвый пульмановский вагон на ржавых рельсах.И опять кабину качало, и Гурский дремал.Еще только раз, спросонья, он удивленно отметил странное название населенного пункта: «Де-Кастри». Он указал на табличку:— А что, сюда и испанцев ссылали?— Да хер их знает, — крутил баранку Костя.Наконец Адашев проснулся оттого, что машина стояла.— Пошли, — Константин открыл дверь кабины. — Горячего поедим.— А где это мы? — Александр поднял голову и открыл глаза — за окном была ночь.— Циммермановка.— Как-как?— Циммермановка. Тут кормят ничего. «Господи, — помотал он головой, выбираясь из кабины. — Де-Кастри, Циммермановка в низовьях Амура…»Они поднялись на низенькое крыльцо, над которым была вывеска «Кафе», и вошли в небольшое помещение (дом — не дом, вагончик — не вагончик, короче, какая-то модульная конструкция), где было неожиданно чисто, светло и уютно. На столах лежали клетчатые скатерти.— Ты борщ будешь? — обернулся от окошка раздачи к Гурскому Константин.— И борщ тоже. Давай я заплачу.— Да сиди ты…— Стаканы захвати.— А то…Они сели за стол, разлили по стаканам водку, выпили и стали закусывать дымящимся, густым, по-домашнему вкусным борщом.— А все-таки я водку не люблю, — поморщился Константин.— Кто ж ее любит. Но ведь надо, иначе никак.— Я к вину привык. У нас знаешь какое вино? М-м…— А это где?— В Молдавии. Гагаузы мы.— И чего это тебя сюда занесло?— Ай!.. — махнул Костя рукой. — А тебя?— Я по делу.— Надолго в Николаевск?— Нет. Мне бы вообще-то сразу и обратно.— Ну, могу и назад прихватить. Только я оттуда на Хабару махну. Тебе это как?— Еще и лучше. Добьем?— А что на нее, смотреть, что ли? Наливай.Они выпили и перешли к пельменям.— Сколько нам еще ехать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81