— Александр обмакнул пельмень в кетчуп.— К утру будем.Гурский доел, закурил сигарету, встал из-за стола и подошел к висящему на стене маленькому электрическому отопителю, который гнал горячий воздух. Так и есть — японский.— Чисто и светло, — сказал он, возвращаясь за стол.— Чего?— Да так. Хорошо, говорю. Глава 36 И вновь Гурский проснулся оттого, что кабину перестало качать. Он потянулся за сигаретами. За окном кабины по-прежнему было темно. Машина стояла на обочине. Константин барабанил пальцами по баранке.— Что случилось? — Александр открыл бутылку минералки, сделал несколько глотков и протянул водителю. — Приехали?— Почти. Это Константиновка. Николаевск на той стороне.— Ну?— Да вон, знак висит. Пять тонн.— И что?— А у нас — шесть с половиной.— Лед не выдержит?— Да что лед… Менты не пустят. — У меня же в накладных вес товара указан. И сколько сам «зилок» тянет, они знают.— А где менты-то?— Там дальше, у съезда с берега. Переправа вешками размечена. Они и стоят. На этом берегу и на том.— Слушай, Костя, спасибо тебе, может, я дальше пешком пойду? На тот берег. Схожу и вернусь. А ты здесь разгрузиться не можешь, хотя бы частично? До того берега далеко? — спросонья Гурский не мог сразу сосредоточиться, мысли разбегались.— По вешкам через лиман — километров десять. По льду. Иди.— Сколько?— Это же Амур. Устье. Тут в русско-японскую наша эскадра спряталась, целиком, и япошки не нашли.— Эскадра в речке?— Речка… И япошки так думали. А тут глубина — бездна. Подводные лодки ходят. Черт! Ведь сказали же, что переправа открыта. Кто ж знал, что лед еще слабый…— Что ж у тебя начальство-то… Могли бы и уточнить, прежде чем посылать.— Да какое… Моя это машина, собственная. И человек там, — Константин кивнул куда-то вперед, — деньги мне вперед дал. Я лично ему довезти это все должен. А, ладно! Знаю я тут…Константин врубил передачу, машина дернулась, поползла вперед, проехала еще какое-то расстояние по дороге и, не доезжая до милицейского поста, съехала с нее налево.Гурский мог видеть в темноте только небольшое, выхваченное светом фар пространство прямо перед капотом, но разглядел, что они съехали на лед и, судя по излому поросшей лесом береговой линии слева, пересекают какую-то бухточку.Под ложечкой непроизвольно что-то сжалось.Наконец, задрав капот, грузовик вскарабкался на берег и подрулил к какой— то котельной. Остановился.— Я сейчас, — Костя выбрался из кабины.Гурский взглянул на часы — восемь. Он тоже вышел из машины и сделал несколько шагов, разминая затекшие мышцы. Осмотрелся. В скудном свете бледного рассвета слева вздымались белые, поросшие редким черным лесом сопки, справа простиралась бело-серая равнина скованного льдом Амура. Где-то далеко, на том берегу, мелькали россыпи огоньков.Не было в этом пейзаже ни красок, ни тепла. Не было в нем места живому человеку, не подразумевалось. По крайней мере, на первый взгляд. Даже построенные человеческими руками здания котельной и еще какого-то производственного корпуса нисколько не оживляли ландшафт, а делали его еще тоскливее.Прошел мимо мужичок в ватнике, наклонился, подобрал несколько поленьев, лежащих у дверей котельной, огляделся вокруг и исчез за углом.«Опа! — отметил Гурский. — Спер. Всюду жизнь…»Вернулся Константин.— Сейчас. Там мужик один. Он на том берегу живет. Говорит, мол, ездят. Смену сдаст, покажет. Давай поспим часок.Через час окончательно рассвело. К машине подошел долговязый сутулый мужик с котомкой, в которой что-то звякало. Открыв дверь, он втиснулся в кабину.— Ну что, — шмыгнул носом, — давай вон туда, за сарай, там съезд на лед, и вон прямо на те две трубы держи. Видишь?— Вижу, — Константин газанул, тронул грузовик с места и осторожно съехал на лед. Ехать пришлось очень медленно, лед был совершенно чистым, как на хоккейном поле, только кое-где, у торосов, намела поземка снегу.— А сколько здесь до того берега? — спросил Гурский.— Верст шесть, может, больше. Да ты по следам держи, — показал провожатый рукой водителю. — Видишь? Проехал же кто-то. Я же говорю — ездят.— Так это же легковушка явно.— Ну и что? Ездят же.Дальше они ехали абсолютно молча. След от легковушки давно пропал, и ориентироваться приходилось по тем самым трубам, на которые указал мужик.Миновали середину реки.Берег стал ближе. Уже отчетливо виднелась какая-то пристань, дома, промышленные постройки, окружающие громадное бетонное здание кубической формы, из которого и торчали в небо две высоченные трубы.Вдруг грузовик повело, Константин чуть повернул баранку и нервно газанул, пытаясь выровнять машину, но ее юзом поволокло в другую сторону, разворачивая поперек движения.— Тихо, тихо, Костя… — предельно спокойно сказал Гурский чужим голосом. — Что за танцы?— Трещина, — не разжимая зубов ответил Константин.— Где?— Вон, — кивнул он вперед.Гурский привстал и увидел, что от левого переднего колеса их грузовика змеится вперед по темно-серому льду белая нить трещины.— Мы ее сейчас проедем уже. Спокойно.— Она, падла, с самой середины почти. Я уйти пытался. А она прямо под нами ломается.— Не дергайся. Если нас поперек поволочет, на первом же торосе опрокинемся.— Ну, — Константин, не поворачивая головы, обратился к проводнику, который хоть и заерзал задницей и взялся за ручку двери, держался спокойно, — куда ехать-то?— Да вон туда. От тех труб теперь маленько левее, там черным накатано, видишь? Это на берег выезд. Я же говорю — ездят.— Слушай, — Гурский вдруг подозрительно взглянул на мужика, — а эта вот дура, с двумя трубами, на которые мы едем, это что — ТЭЦ?— Ну да.— О-ебт!.. Там же горячие сбросы…— Так мы же не прямо на нее, я ж говорю — левее маленько, там выезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81