уцепились, и эмигрант Яблоновский – рад стараться. В белогвардейской газете «Руль» (иначе называемой «Вруль») написал о том, что большевики запрятали в тюрьму бывшего знаменитого издателя, старика Сытина, якобы за то, что Иван Дмитриевич поддерживал деловую связь с дочерью Евдокией Ивановной, находившейся замужем в Польше.
Горький в заграничной печати опроверг эту клевету.
В «Известиях» 28 декабря 1928 года Г. Рыклин поместил фельетон «Шинель без погон», уличая белогвардейцев во лжи.
Сытин теперь стал равнодушен к тому, что и кто о нем писал. Старость пришла к нему и совпала с наступлением молодости новой эпохи. Он тяжело переживал, что его время ушло, силы иссякли и что он уже не может быть активным участником в новой жизни.
Замкнувшись в комнате на Тверской, он предавался воспоминаниям. Перечитывал бережно хранимые письма Чехова, Горького, шлиссельбуржца Морозова, Мамина-Сибиряка, Куприна, Немировича-Данченко, Мережковского, Дорошевича, разглядывал их дарственные с надписями фотографии и припоминал встречи с этими и другими писателями. Потом он диктовал воспоминания, надеясь, что они когда-нибудь кому-нибудь пригодятся. Ведь какие бывали встречи!.. Уставал диктовать, память притуплялась.
– Ладно, – говорил он, прерывая свои воспоминания, – что-то голова не варит, давай отложим до следующего дня… – Ложился вздремнуть, ненадолго засыпал и видел сны, напоминавшие ушедшую действительность.
Пробуждался и снова придумывал, чем заняться. Открывал подаренную ему в юбилей замечательную с серебряными накладками шкатулку, извлекал из нее пачку разных наградных грамот и медалей с выставок и по годам раскладывал на столе.
За время существования товарищества – двадцать шесть дипломов с выставок, двадцать медалей бронзовых, серебряных и золотых – целая коллекция!.. В Нижнем Новгороде, Москве, Париже, Петербурге, в Астрахани и Казани – всюду получал он награды. И вот они, как итог деятельности, лежат перед ним. Снова складывает Иван Дмитриевич реликвии в шкатулку, поворачивает ключик, звенит замок. Поглаживает этот драгоценный ларец со всех сторон, любуется на художественные изображения типографских зданий, выгравированные на серебре, а поверх на крышке – русский богатырь, былинный Илья Муромец разит чудовища. Художник-гравер так символически отметил борьбу книжного богатыря Ивана Сытина, его непреклонную и успешную борьбу с гидрой народной темноты и невежества.
– Папа у нас опять любуется на свое прошлое…
Слыша такое замечание домочадцев, Иван Дмитриевич с неудовольствием отвечал:
– А чего же мне остается теперь делать? Всё в прошлом, впереди – пусто.
– Не гневи бога, папа, у тебя и впереди не пусто. Добрая память благодарных людей, вот что у тебя впереди…
– В самом деле так? Разве вспомнят?.. Теперь ведь все по-новому… А помните, как ко мне перед отъездом в заграничное посольство заходил проститься Вацлав Вацлавич Воровский? Какие дорогие, хорошие слова он говорил? Жалел Воровский, что в Госиздате ему мало со мной пришлось работать, вот что он говорил!.. Значит, я годился и в этих условиях…
– Конечно, папа, кто же в этом сомневается…
Приятно было старику Сытину перелистывать огромный коллективный труд «Полвека для книги», выпущенный к его юбилею накануне Февральской революции. Сколько там фотографий близких людей, с которыми пришлось вести издательское дело!.. Какие огромные итоги, даже трудно самому поверить. А ведь это было.
Книга печаталась в последние дни существования русского царизма, и никто из ста семидесяти участников – составителей этого сборника – тогда не знал, что через две-три недели рухнет самодержавие… Перелистывал Сытин книгу о своей многотрудной жизни. Перечитывал сказанное друзьями, как бы разговаривая с ними. Отдельные места в статьях и приветствиях осторожно подчеркивал карандашом так, чтобы и стереть можно.
Вот священник-расстрига, публицист Григорий Петров говорит со страниц книги: «Русская творческая жизнь несомненно признает за И. Д. Сытиным законное право на, может быть, скромное, но, бесспорно, свое почетное место в ряду тех, кто клал крепкий фундамент и прочные стены грядущей разумной и светлой жизни русского народа».
– Спасибо за доброе слово, – шептал благодарно Сытин и перелистывал дальше.
А вот тут представитель земства Веселовский пишет, что «на помощь земству в работе по просвещению крестьянства пришел крестьянин Сытин и помог разрешить одну из труднейших задач в деле школьного строительства. Ни народ, ни земство никогда не забудут этой заслуги Ивана Дмитриевича пред русской школой…»
– Спасибо и вам, господин Веселовский… А вот милейший Николай Александрович Рубакин, умница, никогда, ни минуты не ведавший ни отдыха, ни покоя учитель моих дочерей, любитель книг и любимец читателей, посмотрим, что вы сказали в мои полувековые трудовые именины…
«Вы, дорогой Иван Дмитриевич, создали из ничего настолько грандиозное дело, какое чуть ли еще не вчера казалось совершенно невероятным на Руси по своей постановке, по своим корням, да и по размаху. И Вы создали его при самых тяжелых условиях, посреди явных и тайных преград и препятствий и среди возможной травли до поджогов 1905 г. включительно… Счастлив бесконечно тот, кто, выйдя из наиболее обездоленной среды, скажет о русском крестьянине, костромском самоучке И. Д. Сытине: „Это он, больше других и лучше других снабдил нас не только хорошими, но и подходящими книгами“…»
– Да, вы правильно понимаете, Николай Александрович, вы библиограф, знаток читательских вкусов. Вы понимали, что для разных читателей нужны были и разные подходящие книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115