«– Я давно не видал Сытина: мне было интересно его повидать. Подумать только, я помню, как он начинал, – у него ничего не было, а теперь у его газеты больше ста тысяч подписчиков. Он мне рассказал много интересного про книги. Революционные и социалистические книги лежат, никто их не покупает. Много продают географических книг, но теперь как будто тоже стало меньше. А „Ерусланы Лазаревичи“ идут все по-старому. Вот Чертков думает, что мы со своими книжками вытеснили их, а я думаю, что это неверно…»
Сказано это было не без горечи.
Дело с переизданием «Круга чтения», вопреки сытинской расторопности, не двигалось. Сытин тогда увлекался изданием Военной энциклопедии, совершенно противной духу Льва Толстого. А главной причиной помехи было то, что Иван Дмитриевич несколько раз подвергался по линии цензуры судебным преследованиям и потому не решался печатать старый и новый «Круг чтения», где были высказывания антиправительственного содержания. Волей-неволей между издателем и Толстым возникли натянутые отношения.
В раздражении Лев Николаевич писал в те дни секретарю Черткова, толстовцу Алексею Петровичу Сергеенко:
«Возьмите у Сытина назад 2-е издание старого „Круга чтения“. Это самая дорогая мне книга, и ее нет, и как видно, нет и надежды на ее появление. Точно так же надо у него взять и „Новый круг чтения“… Право, надо, стараясь не сердиться на него, что мне трудно, прекратить с ним всякие сношения…»
Через две недели Толстой из Ясной Поляны поехал в Москву. Его провожали Гольденвейзер и Александра Львовна. В Москве на вокзале встретили Льва Николаевича сотрудники редакции «Посредника».
Сытин почему-то не приехал к вокзалу, а послал сотрудника «Русского слова» Сергея Спиро. Узнав, что Спиро посланник Сытина, Лев Николаевич разволновался и стал резко выговаривать по поводу задержки Сытиным издания:
– Передайте Сытину, что это ни на что не похоже! Это возмутительно! С ним нельзя иметь больше дела… Так не поступают, это возмутительно!..
Возмущение Толстого не улеглось и за время его короткого пребывания в Москве. Прошло еще два месяца, и Лев Николаевич, окончательно рассердившись на Сытина, снова требовательно написал Сергеенко:
«Нет для меня более важных, дорогих книг, как „Круг чтения“ и „На каждый день“, и их нет и нет, тогда как тот самый Иван Иванович (И. И. Горбунов-Посадов. – К. К.) которого мы лишили этого издания, издал бы их с любовью уже полгода тому назад. Я всякий день тоже чувствую отсутствие этих книг, вследствие и личных и письменных обращений ко мне, на которые лучше всего могу ответить этими книгами. Знаю и плодотворное действие этих книг, а их нет и нет. Нельзя ли хоть выручить от ужасного Сытина оригинал, я бы отдал его Горбунову или первому попавшемуся. А теперь я должен бесконечно ждать благосклонного согласия на напечатание ужасного Сытина.
Пожалуйста, выручите от него эти книги. Печатать же у Сытина что-либо закаиваюсь. Будьте ко мне снисходительны. Я думаю даже Душан на моем месте разгорячился бы».
Так при жизни Льва Толстого Сытин и не смог выпустить полностью его «Круг чтения».
Но можно ли в этом обвинять только Сытина? Конечно, Иван Дмитриевич охотно, с радостью сделал бы все от него зависящее, чтобы не раздражать великого русского писателя. Но закон был сильнее желаний издателя. Новая, 132-я статья «Уголовного уложения» предусматривала строгое наказание за все виды приготовления и покушения на распространение любого рассуждения на политическую или экономическую тему. По этой статье, введенной в «Уложение» в годы реакции, можно было посадить на скамью подсудимых не только издателя, но и наборщика, даже в том случае, если напечатанная книга не вышла в свет.
Сергеенко обращался к Сытину, упрашивал его утихомирить гнев «его сиятельства», поспешить с изданием «Круга чтения», но тщетно.
– Знаю, что Лев Николаевич недоволен мною. Но передайте ему, Алексей Петрович, что Сытину нежелательно часто садиться на скамью подсудимых. Я только что еле-еле сумел избавиться от тюрьмы за книгу Амфитеатрова «Фантастические правды». В этой книге была напечатана не фантастическая, а голая правда. И добро бы, если случай этот был единственный. А ведь который раз! Скажите дорогому Льву Николаевичу об этом. Он не только сиятельный граф, он недосягаемый великий писатель. А я, Сытин, досягаемый! Давайте, Алексей Петрович, между делом посчитаем, сколько раз меня «досягали» судебные власти?.. Многонько!
Иван Дмитриевич крепко запомнил все случаи, когда и за что его привлекали к ответственности, но каждый раз, при помощи дорого оплачиваемой адвокатуры, ему удавалось оправдываться. Однако «подсудимые» книги, выпущенные его издательством, подвергались аресту, изъятию и уничтожению.
– Судили меня за книгу Ельчанинова «О самоуправлении», – начал перечислять Сытин, – нашли, что автор возбуждает читателя к ниспровержению существующего строя. Судили за книгу «Что нужно крестьянину». Судили даже за словарь иностранных слов, где после революции пятого года были даны деликатные толкования, что такое диктатура пролетариата, социал-демократия и тому подобное. Тогда мы втроем сели на скамью подсудимых: я – издатель, Тулупов – редактор, и автор Сенниковский…
Даже за такую книжонку, как «Проснитесь, архипастыри», привлекали. Тогда я чуть не угодил в темницу. Сам председатель судебной палаты настаивал. Ну, думаю, пропал на этот раз. Нет, два голоса заседателей перетянули в мою пользу. Отделался испугом… А в «Круге чтения» имеются политические афоризмы, боюсь, что и цензура ножку подставит и скамьи подсудимых мне не избежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115