Вход в бухту сторожит небольшой, похожий на крепость с высокими скальными стенами остров Чихачев. На нем маяк.
Идем прямо на мыс Мраморный, и он увеличивается на глазах. До мыса уже десять кабельтовых. Новиков поглядывает на меня: дескать, не пора ли отворачивать?
— Дистанция семь кабельтовых, — докладывает дальномерщик.
Теперь на мыс можно смотреть только задрав голову. Вода у этого берега особенно прозрачная, лазурная — почти как в Средиземном море.
— Дистанция шесть кабельтовых.
— Право на борт, — командует Новиков. — Штурман, курс?!
— Семьдесят градусов.
— Действительно, панорама достойная внимания, — замечает Булыжкин.
— Если эту панораму украсить еще хорошими батареями береговой обороны и дополнить хотя бы соединением торпедных катеров, то получится приличное место для базирования сил флота, — добавляет Тихон Андреевич.
Новиков с Булыжкиным спустились в салон.
Курс корабля проложен так, чтобы были видны детали береговой полосы и приметные места. Корабельные курсанты и свободные от вахты командиры, вызванные старпомом, приступили к зарисовкам и описаниям.
С согласия старшего на корабле учения, занятия и работы шли своим чередом, но при одном условии: не мешать никому трудиться в отведенных каютах, в кают-компании и салоне.
Во второй половине дня появились облака.
— Что думает штурман по поводу погоды? — спрашивает Новиков.
— Думаю: прощай видимость, небо затянет облачностью. Вон и барограф покатился под гору. Ветерок посвежеет, и дождя, судя по сводке, не миновать.
Действительно, к вечеру тучи, зацепившиеся за горные хребты, одолели их и ринулись к морю. По воде пошли барашки. Волна за бортом уже не звенела колокольчиками, а шипела, как тысячеголовая змея. По-осеннему похолодало. Начался дождь, сначала небольшой, а потом полил, точно из пожарных шлангов. Льет час, льет другой — не ослабевает. К утру видимость не достигала и десяти кабельтовых.
Непогода непогодой, но я все-таки решил зайти в ванную побриться. Открываю дверь — и на тебе! В ванне на спине лежит с довольной мордой медвежонок ростом чуть ниже моего плеча. Кран с деревянной ручкой наполовину открыт, теплая вода течет довольно сильной струей. Мишка с видимым удовольствием когтистой лапищей трет себе брюхо и грудь, разбрызгивая во все стороны грязно-бурую воду.
Пробую за переднюю лапу поднять его и выдворить. Куда там! Уперся, рычит. Хоть мы с ним всегда были в приятельских отношениях и он обычно выманивал у меня весь спрятанный для его угощения сахар, сейчас мишка сердится, никакой дружбы не признает и орет на весь корабль.
Пришлось мне из ванны ретироваться. Пошел в машинное отделение.
— С чего бы это вы, товарищ флаг-штурман, к нам пожаловали?
— Побриться надо, а медведь в ванну не пускает, сам в воде плещется.
— Вот окаянная шкода! Мы его еле из машины выдворили. Кто-то догадался однажды открыть пробный кран магистрали пресной воды, чтобы напоить мишку. С тех пор он, как пить захочет, так задом спускается по трапу в машину.
Умылся, побрился и иду мимо ванной. Мишки уже там нет. Ванную и коридор, где наследил топтыгин, краснофлотцы тщательно прибирают…
Мишку все очень любили и прощали ему его проказы.
Я не видел, чтобы кто-нибудь хоть раз ударил медвежонка или как-то грубо обошелся с ним.
До берега я проводил занятия с корабельными курсантами по изучению района. Занятие проходило интересно, и время бежало незаметно. Лишь голос командира в переговорной трубе прервал нас:
— На нижнем ходовом?! Товарищи «академики», пора расходиться. Через десять минут обед.
Плывем по счислению. Низкая облачность, видимость ограниченная. От зыби корабль начинает покачивать. Крен достигает семи градусов.
После обеда ветер посвежел. Все, кроме верхней вахты, укрылись от непогоды внизу.
Вдруг, зазвенели колокола громкого боя, горнист заиграл сигнал «Учебно-боевая тревога!». Из всех тамбуров, выходов на верхнюю палубу стремительно выскакивают краснофлотцы и разбегаются по боевым постам. С люков грузовых трюмов, превращенных в минные погреба, снимают брезентовые чехлы, лючины и бимсы. Машинисты экстренно прогревают паровые лебедки грузовых стрел для подъема мин из погребов. Бортовая качка хоть и небольшая, но стоять и работать на мокрых площадках для раскатки мин нелегко.
Булыжкин вышел на верхний мостик. Минуты через три стали поступать доклады о готовности боевых частей.
— Товарищ член Военного совета, корабль к бою изготовлен! — докладывает Новиков.
На корабле установилась напряженная тишина. Все ждали команды.
— Действуйте, командир, по плану, — приказывает Булыжкин.
Каратаев подает команду:
— Из погребов по двадцать мин подать, на верхней палубе раскатать!
У трюмов заработали паровые лебедки. Еле заметный жест главного старшины минеров Коваленко — и Башкирцев, машинист правой лебедки второго трюма, на полной скорости ловко и точно поднимает из погреба мину. Отличный машинист, золотые руки! На раскатной площадке мина норовит самостоятельно скатиться по скользкому железному листу за борт. Руки минеров ее, удерживают и направляют на рельсы минных путей. Видно, с каким физическим напряжением работают люди. Каждые двадцать секунд появившуюся из люка мину отправляют на минные пути, на которых боевой расчет закрепляет ее за мирные рельсы. Очень нелегкая работа выглядела красиво: все действия были слаженны и быстры. Казалось, что с миной весом несколько сот килограммов боевые расчеты справляются легко.
Особенно трудно работать с минами было в ночных условиях. Света не включишь. Чтобы хоть как-то ориентироваться в погребах, вокруг люка зажигали четыре лампы ночного освещения синего цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104