Изредка встречались сосны. Попадались полуистлевшие толстенные стволы, лежавшие, как павшие в битве воины. Ноги тонули во мху. Ветви деревьев так густо переплетались, что кругом царил полумрак и лишь кое-где густоту крон пробивали яркие лучи солнца. Через полчаса мы измотались и сели передохнуть. Теперь уже со всех сторон подступала непролазная чащоба.
Метров через пятьдесят выбрались и не поверили своим глазам: у ног огромная поляна брусничника. Ягоды крупные. Попробовали их — объедение. Наелись до отвала. Такого ягодного изобилия мы в российских лесах никогда не встречали. Обошли поляну по опушке: душа не позволяла топтать такую красоту, давить чудесный дар природы.
Медленно поднимаемся к вершине. Добрались и снова остановились как зачарованные. Вся бухта будто на ладони. Тайга, точно сбежав с далеких гор, достигнув моря, остановилась, залюбовавшись им. Высоченные мысы поднялись крепостями, стерегущими широкую бухту. Наша «Эривань» среди них выглядела маленьким суденышком.
Набрав полные фуражки брусники, быстро спустились с горы и вскоре дошли до причала. Полный прилив. Шлюпка чуть не вровень с настилом причала. Легко спрыгнув в нее, тут же начали грести к кораблю.
В кают-компании только и разговору было обо всем увиденном нами, особенно о свежей бруснике. Командиру не оставалось ничего другого, как разрешить посменно, небольшими группами всем побывать на берегу.
Последние дни Булыжкин и прибывшие с ним подолгу задерживались на берегу, на корабле работали до глубокой ночи. Спешили управиться в срок.
Мои подопечные — корабельные курсанты привели свои записи в порядок, систематизировали собранные материалы. Во Владивостоке им предстоит отчитываться, держать своеобразный экзамен за летнюю практику. Ее оценки входили в выпускной балл.
По всему выходило, что нам пора возвращаться. Запасы угля таяли, а пополнить их было негде. Если с погодой не повезет, то чего доброго и бедовать из-за нехватки топлива придется.
На седьмые сутки двинулись в обратный путь, рассчитывая проходить не осмотренные ранее места побережья в светлое время. Вскоре ветер стал крепчать, по воде пошла зыбь.
Начался шторм. От Песчаного до Белкина нас трепало и мотало крепко. Дрейф небывалый, курс пришлось изменить на семнадцать градусов. Корабль шел почти лагом к волне, крен достигал двадцати пяти градусов. Волны заливали все, что можно залить.
Рулевым удерживать корабль на курсе было чрезвычайно трудно. Гребной винт на волне часто оголялся.
Старпом Каратаев, боцман и строевые, каким-то чудом удерживаясь на ногах, систематически проверяли па верхней палубе крепления всего, что может перемещаться.
Нередко корабль ударялся о волны так, что весь его корпус стонал, а стеньги мачт дрожали мелкой дрожью. Давно уж на всех находившихся на командирском мостике, на верхней палубе не было сухой нитки.
В рубках включено паровое отопление. Там хоть немного можно погреться и обсушиться. Боцман для всех укачивающихся организовал на спардеке «школу рукоделия», как в шутку называли краснофлотцы плетение из троса матов, дорожек и кранцев.
Бедный топтыгин укачался больше всех. Он втиснулся между машинным люком и раструбом вентилятора, лежал в полном изнеможении, никакой пищи не принимал и переменить место категорически не желал.
Вскоре шторм утих. Море, убрав сердитые морщины, засияло спокойной гладью. Заметно потеплело. Наши пассажиры потянулись в кают-компанию.
Да, море действительно закаляет людей. Борьба со стихией, победа над ней, да и весь уклад флотской жизни выковывают настоящий мужской характер.
На обратном пути во Владивосток Булыжкин обошел корабль, побывал во всех кубриках. Он много и интересно рассказывал о борьбе за Советскую власть, о Владимире Ильиче Ленине, расспрашивал людей о службе, о бытовом устройстве, пообещал, что со временем на заградителях будут установлены шахты и подъемники для подъема мин. Один из краснофлотцев спросил Булыжкина насчет отпусков.
— Наверное, сначала надо дело сделать, силу здесь, на море, заиметь да поскорее, чтобы никому не было охоты с нами конфликтовать, а после этого можно и об отпусках подумать, — ответил ему член Военного совета.
Последняя перед прибытием во Владивосток ночная учебная боевая тревога, последнее общекорабельное учение в ночных условиях. Теперь уж на верхнюю палубу поднимают мины и раскатывают их там так, как при настоящей боевой тревоге. Нигде — ни внизу, ни наверху — не пройти: все занято минами. Картина внушительная. Булыжкин вместе с командиром обходят все боевые посты.
— Мины окончательно подготовлены, — докладывает на мостик командир БЧ-П1.
— Начать условную минную постановку! — приказывает командир.
Слышатся команды: «Правая!», «Левая!».
— Сто поставлено… — докладывают на мостик. — Двести поставлено… Окончена постановка.
— Мины разоружить, в погреба спустить!
Учение продолжалось несколько часов, Булыжкин остался доволен действиями экипажа.
— Трудная служба на заградителях, — сказал член Военного совета. — Пока не увидел сам, всей ее сложности не представлял. Ваши минеры в своем деле мастера…
Оценку штурманских знаний курсантов я докладывал флагманскому штурману флота Я. Я. Лапушкину. Просил назначить Ю. Ковеля на «Эривань», на штурманскую должность. Но из этого ничего не вышло. Было принято решение лучших выпускников назначать на ударную силу флота — подводные лодки…
Через несколько дней состоялся первый выпуск курсантов, окончивших прославленное Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе и проходивших стажировку на кораблях Тихоокеанского флота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104