«ЧУК и ГЕК» – самый распространенный вид. Дает стабильное возбуждение и заражает искрометной игривостью – будто бы перед вами резвятся на полянке холеные поросята.
«ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ» – холодные и расчетливые хозяйки носят их гордо, как две заслуженные медали. «Туманность» пробуждают в человеке темные силы. Помыслы становятся коварными, а поступки неадекватными.
«БЫЛОЕ и ДУМЫ» – сложная грудь: когда вы видите ее, первое, что приходит на ум, это то, что перед вами не «Анютины глазки». Потом вы теряетесь в догадках: может быть, это погибшая «Туманность Андромеды» или так и не развившиеся «Чук и Гек». И вдруг щемящее чувство несовершенства этого мира посещает вас, и вам уже хочется прильнуть к этим грудям и омыть их слезами сострадания и горькой нежности.
«СОПКИ МАНЧЖУРИИ» – огромные, ниспадающие. На сосках завитки волос. Такие груди провоцируют на эксперимент, вы чувствуете себя, этаким молодчагой, нахально подмигиваете и слегка гарцуете.
Итак, я листал свою энциклопедию и блаженствовал. Затем, налюбовавшись со стороны, я пробовал приблизиться к своим сокровищам, ощупать, почувствовать их ткань. А когда они распаляли меня, набрасывался на них и испепелял неистовым желанием.
В то голубое лето я крепко уверовал, что жизнь создана для наслаждения женщиной. О, какое она способна дать наслаждение! Стоит только подумать о нем, как вам уже хорошо. И вот вы беретесь за дело, трудитесь, расширяя это чувство и, наконец, когда вы думаете: «Все, мне уже совсем хорошо!» случается непостижимое – вы вдруг чувствуете, что вам становится несоизмеримо лучше! Вы в Совершенном Восторге.
Вот с такими знаниями и оказался я на пороге моей юности, за которым поджидала меня первая любовь.
4
Первая любовь. Вот она – вся перед моим взором. Трепетная и неискусная. Полная мимолетных прикосновений, тайных взглядов, томных пауз и безумной муки угнетенного желания обладать. Первая любовь неотвратима и непредсказуема. До нее вы ходите, глазеете на девушек, примечаете самое интересное, фантазируете. Вы хотите видеть все больше и больше. Но вот она вызрела. Один взгляд – и вы стоите ошарашенный и влюбленный.
Я увидел ее на мосту. Она стояла и смотрела вслед убегающей электричке. Созревшая «Туманность Андромеды» судорожно вздымалась. Она рыдала. Я подошел, хотел сказать какую-нибудь утешительную фразу, но неожиданный порыв ветра всколыхнул ее легкий сарафан, и я увидел бархатную черную родинку на правой ягодице.
«Любимая!» – внутренне воскликнул я и тихо заплакал.
Она была пианистка с абсолютным музыкальным слухом. Донесет ветер с железной дороги гудок электровоза, она вскинет указательный пальчик:
– Ми-бемоль! – скажет.
Взвизгнут тормоза, пролетающего мимо автомобиля:
– Фу, какое грязное до! – испуганно встрепенется она.
С семи часов утра и до пяти вечера пропадала моя любовь в каменных стенах музыкального училища. В пять часов я встречал ее и провожал домой. Она рассказывала мне про фуги, которые невозможно исполнять, потому что они безумны и выкачивают из нее энергию. А я глиссировал взглядом по всему диапазону мелодии ее тела, и когда брал верхнюю ноту – карие глаза в пушистом обрамлении ресниц – у меня кружилась голова и воспламенялось дыхание.
– Оля, – шептал я, утыкаясь в ее черные волосы.
Но она отстранялась и уходила петь сольфеджио.
О, какая мука – ожидание! Сколько раз я пытался выговорить ее, но тщетно. Слова срывались и, развалившись на гласные и согласные звуки, осыпались в стихию хаоса, превращаясь в безумный крик.
Чтобы быть к ней как можно ближе, я покинул родительский дом и поступил в музыкальное училище. Слуха у меня не было, но был опаленный страстью дискант. За месяц я выучил русскую народную песню «Во поле березка стояла» и на вступительных экзаменах спел ее так, что мне не осмелились отказать.
Теперь я мог часами наблюдать ее под нескончаемый шквал восходящих и нисходящих гамм. Она была прекрасна. Такая хрупкая и изящная рядом с черным концертным роялем «Красный Октябрь», под скорбный лад до-минорного арпеджио. Моя душа наполнялась ликованием и надеждой, что скоро, совсем скоро мы сольемся в музыке Любви.
Но она воспринимала мой пыл как нечто естественное. Как кипящий чайник или ми-бемоль в гудке электровоза. Я желал ее душой и телом и мечтал пуститься с ней по тернистыми тропами страсти к вершине экстаза, на которой нас ждет только одно – Совершенный Восторг, а она со мной просто «ходила».
– Ты что, ходишь с этим тромбонистом с первого курса? – подслушал я как-то мимоходом её разговор с подружкой.
– Да, он ненавязчивый и смешить умеет, – отвечала она, поглощая плитку гематогена.
Пианистам требовалось много энергии.
Я злился и ревновал ее ко всем этим моцартам, бетховенам, шопенам, рахманиновым и даже к гематогену. Пил по вечерам самогон и терзал свой тромбон громкими элегиями собственного вдохновения.
И вот однажды мы гуляли. Был апрель, и в воздухе пахло весенним призывом в армию. Перспектива долгой разлуки разжигала во мне фатальные желания. Мы зашли в небольшой сад при средней школе № 2. В самом центре садика цвела одна-единственная яблоня – Башкирская красавица. Мы подошли к ней и остановились. Белую крону «Башкирки» оплодотворял, наверное, целый улей. В воздухе висел сладострастный пчелиный гул.
– Чистое фа! – услышал я любимый голос.
Несколько мгновений я стоял в полном оцепенении, как, возможно, стоит цирковой лев перед неожиданно открывшейся дверцей его суровой клетки. Затем я метнулся к ней и обнял сразу всю. Я сказал ей, что люблю её и буду любить всегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74