Страна жила распродажей ресурсов, спекуляцией и бандитизмом,
руководимая погрязшей в воровстве и откровенном
взяточничестве верхушкой.
Впечатляло обилие лощеных лимузинов на грязных улицах со щербатым
асфальтом, коммерческие ликерные палатки, от которых так и
веяло криминалом, жабья форма орд частных охранников,
разносортица дешевенького импорта, и - удушающая атмосфера
мафиозности, пропитавшая все щели и поры этой территории. Но
более всего поражала Ричарда народная баранья покорность,
шедшая от безусловного признания диктата уголовной мрази.
Теперь ему смутно становился понятен феномен давнего
Октябрьского переворота... Вернее, сама возможность
свершения такового путча.
Чекисты в кожанках из голливудских лент на историческую тему,
или же гитлеровские штурмовики тридцатых годов по своей сути
мало чем отличались от определенной категории московской
публики, что сновала в "мерседесах", одетая в кожу
современного покроя и одинаковые кепочки, либо - в
спортивные пластмассовые костюмы или же кашемировые пальто.
Солдатики криминальной империи, словно вышедшие из-под
единого штампа, узнаваемые мгновенно и ясно
дегенеративностью облика, пустотой и жестокостью глаз...
Словно сам ад выкинул сюда популяцию мелких крысиных
сущностей, сбившихся в свои хищные, алчущие крови стаи. А
над крысятами властвовали крысы в безукоризненно сшитых
костюмах, жирные, лопающиеся от самодовольства и упоения
властью, и аппетит этих грызунов предела не знал.
Из разговоров как с генералом, так и с капитаном Олегом,
нехотя подтвердившим такое свое воинское звание, Ричард
уяснил, что авторитет как мафии, так и хозяйничающего в
стране ЦРУ, спецслужбам приходится поневоле признавать, ибо
и в одном, и в другом случае, нити тянутся в высь
недоступную...
Расчлененный и раскритикованный КГБ утрачивал силу и
самоуничтожалс: профессионалы уходили в коммерцию, а порою
и в мафию, энтузиасты хотя и крепились в надежде на некий
реванш, однако тоже искали дополнительные статьи доходов, в
чем обвинить их было достаточно сложно, а что же касалось
службы внешней разведки, чьи возможности ограничивались
жестким бюджетом, то тут, как понял Ричард, все держалось на
исключительной самоотверженности полунищих сотрудников.
Ричард тихо, но неуклонно впадал в депрессию, старательно
пытаясь не проявить ее в общении с людьми из
разведывательного ведомства. Собственно, общение как таковое
сводилось к долгим детальным беседам-допросам, поставленным
по хорошо известным ему схемам.
На предложение пройти проверку на полиграфе он
отреагировал с равнодушной готовностью, и тотчас был усажен
на табурет и обвешан датчиками, крепившимися в носу, на
мизинце, запястьях рук и голеностопных суставов.
Задавались стандартные вопросы, типа:
"Боитесь ли вы темноты?";
"Любили ли вы свою мать?";
"Могли бы вы зарезать овцу?";
"Злоупотребляте ли алкоголем?";
"Имелись ли у вас гомосексуальные контакты?".
Ричард размеренно отвечал "да"-"нет", бесстрастно ожидая
вопроса главного:
"Вы контактируете с нами по заданию ЦРУ?"
Вопроса, в итоге заданного, причем - в утвердительной
форме.
Ну и что? Пусть даже и дрогнула кривая под клювом
самописца, пусть аналитик впоследствии обведет "всплеск"
жирным красным фломастером, отметив в отчете взволнованность
испытуемого при данном вопросе, но ведь и оправданную же
взволнованность...
Впрочем, долбили его основательно, с учетом опыта и
спецподготовки.
Он не выказывал ни малейшего раздражения или усталости в
течение многочасовых бесед и тестов, понимая, что версия
какой-либо провокации с его стороны, должна отработаться в
полном объеме, согласно жестко установленным правилам.
Ночью, лежа в кровати и, глядя в размыто-тусклую
белизну бетонного потолка, он размышлял над неотвязно
встававшим перед ним вопросом: что дальше?
О том, что приехал сюда, он не жалел. Ему надо было
увидеть эту страну, уяснить все происходящее в ней, и пусть
его постигло разочарованное понимание, что никогда он не
сможет жить здесь, - в зле и отчаянии, под проклятием Бога,
все равно в том было необходимо убедиться воочию, а, кроме
того, над его устремлением в Россию довлело едва ли не
чувство какой-то обязанности; обязанности убедить русских в
существовании "крота". И в этом руководила им вовсе не
месть, а механическое следование глубочайшему внутреннему
убеждению, что миссию надо довести до ее логического
завершения, замкнув круг.
Он не знал, каким видится его дальнейшее бытие здешнему
руководству, но, судя по всему, разговор об этом назрел, ибо
проверочные процедуры подошли к концу, и начинались перепевы
уже изложенных обстоятельств и фактов, - видимо, в расчете
на несоответствия и погрешности.
Однако к каким бы выводам относительно его будущего
начальство не пришло, ничего увлекательного содержать они не
могли.
Полагать, что ему предложат должность в аппарате
русской разведки, было бы верхом наивности; использовать его
могли лишь в качестве привлекаемого время от времени
консультанта, но, стань он и штатным сотрудником, кому бы и
во имя чего служил? Да и как бы смог жить в такой вот
коробке на пустыре, ездить по улицам, покрытым жирной черной
грязью, общаться со странными людьми, большинство из которых
озабочено лишь одним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91