Неля что-то шепнула подружке на ухо. Подружка, прищурив глаза, посмотрела на Вадима, и обе бессовестно рассмеялись.
Но самое трудное было впереди.
Через два дня на работу вышел Ляпин, Бригада работала на прокладке теплотрассы к заводу сборного железобетона и сейчас готовила законченную уже «нитку» паропровода к контрольным испытаниям. Бригадир шел по дну траншеи, останавливаясь возле работающих.
Когда Вадим заметил приближающегося Ляпина, у него словно что-то оборвалось внутри. Он почувствовал, что не может взглянуть Ляпину в глаза. Но здесь, в узкой траншее, нельзя было ни отойти, ни даже посторониться.
Это не было трусостью. Когда Вадим, торжествующий, обрадованный, что прикоснулся к тому, что. ему казалось счастьем, шел к Неле на второе свидание, он даже сочувствовал Ляпину и жалел его, хотя и считал его недостойным любви такой замечательной,
женщины, и, может быть, именно поэтому и жалел, и был готов к прямому и честному объяснению. А теперь?.. Что он теперь может сказать ему? Ляпин подошел и спросил, как всегда:
— Как дела, студент?
— Нормально,— ответил Вадим, не поднимая головы.
— Чего съежился? Держи голову выше, а хвост морковкой. А то девки любить не станут.
Вадим исподлобья глянул на Ляпина. На лице бригадира была обычная грубоватая ухмылка.
— Давай, давай вкалывай!—сказал Ляпин и пошел дальше.
Усмешка Ляпина показалась Вадиму многозначительной: «Знает. Конечно, знает. Уж лучше бы обругал или просто прошел, как мимо пустого места!»
Вадим старался не попадаться на глаза Ляпину. Думал, как бы перевестись в другую бригаду. Хотел пойти к прорабу, но не решился. Не мог придумать причину, на которую можно бы сослаться.
Ляпина рабочие ценили за то, что он горой стоял за бригаду и не боялся поспорить с мастером или нормировщиком, а если нужно, то и дойти до прораба или начальника участка. В бригаде почти, не случалось простоев и выработка была выше, чем у других.
В столовую ходили всей бригадой, на перекур тоже собирались вокруг наскоро разведенного костерика. Чтобы реже встречаться с Ляпиным, Вадим держался особняком.
В это время в бригаде появился новый рабочий: высокий, сутулый старик в облезлой заячьей шапке.
Ляпин не хотел его брать: «На черта мне эти мощи!» — но прораб сказал, что так приказано самим Набатовым.
Ляпин буркнул, что вряд ли Набатов приказал именно в его бригаду, но из-за пустяков портить отношения с прорабом не стал.
Вадим пришел в инструменталку сменить затупившуюся кирку и краем уха уловил разговор бригадира с новым рабочим.
— Какая у тебя специальность? — спросил Ляпин.
— Солдат, сапер,—ответил-старик.
— Ты мне биографию не рассказывай,— рассердился Ляпин,— говори, что делать умеешь.
— Солдат, да еще сапер все должен уметь. Могу плотничать, могу землю копать.
— Много ты накопаешь,—проворчал Ляпин,— больше за собой натрусишь.— Тут он заметил Вадима и подозвал его:—Студент, возьми себе подручного.— И уже вслед им хохотнул: — Хороша парочка — баран да ярочка.
Когда спустились в траншею, Черемных сказал Вадиму:
— Не думай, парень, что я тебе на шею сяду. Работать пока еще могу.
Вадим чувствовал себя неловко оттого,- что этот старый человек у него в подручных, и поспешил его успокоить:
— Я и не думаю так. Вы на своем веку поработали.
Черемных неожиданно усмехнулся.
— Не так уж велик век. Тоже меня в деды зачислил. А мне всего сорок восьмой.
Вадим не мог скрыть удивления.
— Жизнь, она бороздки прокладывает... А горе одного только рака красит.
Черемных сказал это просто, без рисовки, тем более без стремления разжалобить и вызвать сочувствие, по нельзя было не понять, что за его словами много тяжелого, может быть, даже трагического. И то, что держался он мужественно и с достоинством, какое трудно было предположить в нем, если судить по жалкому его виду, вызвало у Вадима симпатию и уважение.
У этого человека было за плечами настоящее горе. Вадим подумал, как вынес бы он такое горе, и невольно устыдился своих малодушных переживаний.
Работа была трудная. Они расширяли и углубляли траншею. Мерзлая глина была тверда как камень. Вадим видел, что Черемных старается не отставать от него и работает из последних сил. Он взмахивал киркой так же энергично и ударял, казалось, с такою же силой, как Вадим, но все чаще и чаще кирка, вместо того чтобы врезаться в грунт, отскакивала от скованной морозом породы.
Вадиму очень не хотелось обижать Ивана Васильевича, но все же пришлось сказать:
— Если будете так надрываться, дело у нас не пойдет. Я вас очень прошу, не надо! Отдохните. Не последний день работаем.
Черемных ничего не ответил, но послушался. Прикрыл рукавицами кучку мерзлых глиняных комьев и просидел минут пять, привалясь плечом к стенке траншеи. Поднялся с усилием и работал медленнее, уже не гонясь за Вадимом, но и не останавливаясь больше до самого обеда.
В траншею заглянул Аркадий, окликнул Вадима:
— Пошли в столовую!
— Догоню,— сказал Вадим.— Пойдемте, Иван Васильевич.
— Устал я, посижу,— ответил Черемных.
— Столовая недалеко. Совсем рядом. — Не хочется. Посижу я,
— Вот что, Иван Васильевич,—сказал Вадим, на-супясь и как бы выговаривая ему,— в столовую вы пойдете. Деньги у меня есть, до получки хватит. И вообще нечего об этом разговаривать.
— Значит, по всем статьям берешь меня на иждивение,— хмуро усмехнулся Черемных и закончил фразу непонятно для Вадима: — Одна головня и в печи гаснет, две и в поле курятся...
Перед концом смены подошел Ляпин. Чувствовалось—намеревался пошуметь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102