Да если бы и сказала! Все равно ведь уйдет...
И Николай решил: как только свернут за угол, он скажет: «Наташа, я проводил вас, теперь проводите меня». И еще полчаса вместе.
Но он не успел ничего сказать.На крыльце общежития, прислонясь к поддерживающему навес столбику, стоял высокий парень в кожаной тужурке.
— Вадим!— прошептала Наташа с изумлением, которое Николаю показалось испугом.
Вадим тоже заметил их.
Заслонясь рукой от бьющего в глаза света уличного фонаря, он пристально всматривался в приближающуюся пару. Потом резким движением спрыгнул с крыльца, секунду-другую постоял неподвижно, как бы решаясь, в какую сторону пойти, резко повернулся лицом к Наташе и Николаю и не спеша, вразвалочку пошел им навстречу.
Когда их разделяло всего несколько шагов, Наташа подняла голову и встретилась с ним глазами. Вадим усмехнулся. Половина его лица была в тени, и оттого усмешка показалась Наташе уничтожающей, почти зловещей. Она, конечно, не поняла, что за усмешкой этой кроются стыд и боль.
Не спуская с Наташи пристального взгляда, Вадим посторонился, давая им дорогу.
— Добрый вечер, Вадим!—сказала Наташа. В ответ он подчеркнуто внятно процитировал:
— «И когда с другим по переулку ты пройдешь, болтая про любовь...»
Николай круто повернулся к Вадиму. Вадим неторопливо уходил, что-то насвистывая,
— Не надо, Николай Николаевич, не надо! — прошептала Наташа.— Он прав... И не надо вам меня провожать.
Она резко выдернула свою руку и убежала.
Ряж опустился на дно, но оба экскаватора, ни на минуту не замедлив ритма работы, продолжали загружать его камнем.
Иван Соломин, верткий молодцеватый парень лет двадцати пяти, поднялся в кабину экскаватора и сказал сидевшему за рычагами Перевалову:
— Семен Александрович, теперь, поди, мне можно поработать?
Сказал с не остывшей еще обидой. Перевалов то ли не слышал его, то ли сделал вид, что не слышит.
— Семен Александрович,— громче повторил Соломин,— разрешите приступить к работе.
Перевалов оглянулся.
— Будь человеком, Иван. Дай душу отвести. Когда еще доведется!
Соломин сдвинул на затылок потертый, заношенный танкистский шлем, показав русые с рыжинкои кудри, и засмеялся.
— Беда с такими начальниками! У рабочего человека хлеб отбивают.
— Не плачь. И на твою долю останется,— сказал Перевалов.
— Вы что же теперь, Семен Александрович, каждый ряж сами начинать будете?
— Не задирай старших. Нехорошо.
— А вот мне батя рассказывал,—не унимался Соломин,— на фронте был такой случай: один генерал попер сам в атаку. Разжаловали его за геройство.
— Не разжаловали — только выговор объявили,— уточнил Перевалов.—И не генерал,а маршал. И пример твой неудачный: я не генерал, а рядовой.
— Как же, рядовой! — возразил Соломин.-Так бы я уступил рядовому!
Перевалов ничего не ответил. Соломин оглянулся, ища, где пристроиться, бросил на пол большие, лохматые, собачьего меха рукавицы, сел на них и закурил. Но долго молчать Соломин не умел.
— Семен Александрович! Если можно, объясните, пожалуйста: вы это жалеючи меня прогнали с экскаватора или по какой другой причине?
— Знал бы, что ты такая заноза, и не подошел бы к. твоему экскаватору,— ответил Перевалов.
— Я, Семен Александрович, серьезно интересуюсь.
— Посуди сам,— с нарочитой степенностью отвечал Перевалов.— За тобой девки табуном ходят. Случись что, они бы меня по клочкам разнесли. Выходит: куда ни кинь — везде клин. Безвыходное у меня было положение, товарищ Соломин.
— С вами, Семен Александрович, говорить надо, пообедавши,— уже с обидой сказал Соломин.
— Вот, наконец, дельное слово сказал. Сходи в столовую, перекуси, чтобы потом не отрываться, и... садись за рычаги.
— Понятно! — сказал Соломин.— Вы пока ряж загрузите, а мне, как извозчику, обратно гнать колымагу на правый берег.
— Не тревожься. Загрузки хватит до вечера. А экс-. каватор твой, я думаю, здесь останется до весны. Сегодняшний день — всем наука.
— Ну, коли так,— сказал Соломин,— придется выполнять приказание. Есть сходить в столовую! — Он откозырял, сделал налево кругом, гулко топнув огромным валенком, и вышел.
«Будут мне теперь промывать косточки,— подумал Перевалов.— А до райкома дойдет, так и мозги промоют. Ну и пусть! Посмотрел бы я на вас, что бы вы стали делать на моем месте!»
В парткоме машинистка сказала Перевалову, что звонил Набатов и просил после работы зайти к нему домой..
— Просили, если сможете, к шести часам.
«Ну что ж, поговорим по душам,— подумал Перевалов.— Прятаться не станем».
А сейчас за работу. И так полдня отводил душу.И он погрузился в свои так называемые текущие дела.В большом настольном блокноте записаны самые неотложные. И этих самых неотложных почти целая страница. Первая запись:
«Подобрать пропагандиста в тракторный парк вместо Казаченкова».Отличный пропагандист. Перевалов вспомнил, как однажды, зайдя к нему на кружок с намерением пробыть несколько минут, просидел два с лишним часа, пока не закончилось занятие. А на другой день собрал всех пропагандистов и рассказал им, как проводит занятия Казаченков. И вот Казаченкова отправляют в длительную командировку, месяца на полтора, а то и на два. В резерве пропагандистов нет. Люди все на деле. Сам Казаченков советует поручить кружок бригадиру первой бульдозерной Перетолчину. Кандидатура подходящая: мужик серьезный, обстоятельный.
Перевалов звонит и говорит машинистке (она же и заведующая учетом):
— Принесите карточку Перетолчина Федора Васильевича из парторганизации механизаторов.
В партии с 1943 года. Образование — среднее. Водитель танка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102