— У этого экскаватора стрела семьдесят пять метров, и берет он сразу десять кубов грунта, целый вагон...
— Когда ты был маленький, отец брал тебя на руки?
Он услышал, как дрогнул ее голос, и в растерянности оборвал свой рассказ.
— Брал?
— Конечно...
— Какой ты счастливый, Коля!.. А. я... я, Коля, не помню... не помнила своего отца... Его взяли на войну, и он... пропал без вести. Так было написано да бумаге, которую получила мама... У нас осталась только карточка... Он в форме, с орденами, молодой, красивый... Карточка у нас висит на стене. Мама мне говорила всегда: «Помни, кто был твой отец». Я только по карточке помнила. Когда он приехал Домой в последний раз, я еще очень маленькая была... Потом, когда подросла и стала понимать, все ждала его... Все думала, настанет такой счастливый день, и он придет. Дети всегда ждут чего-нибудь радостного: праздника, елки, дня рождения... А я ждала, когда придет папа... А потом, когда еще подросла, поняла, что не придет... Никогда не придет...
Она замолчала и закрыла лицо руками. Николай тоже молчал, не умея найти слов, которые было нужно сказать ей сейчас. Он осторожно дотронулся до ее. руки. Она отняла руки от. лица и с каким-то лихорадочным волнением заговорила громче и быстрее:
- Поняла, что его нет в живых. И не то что смирилась, а притерпелась. Не у меня одной... Много таких... И вот, вчера, ты слышишь, Коля, вчера я узнала, что отец жив. А сегодня я увидела его... Он был в плену, а потом... десять лет был на Колыме. Он сменил имя. Не хотел позорить нас... Ну, что же ты молчишь, Коля?.. Ты считаешь, что он поступил
правильно?
— Нет! — твердо ответил Николай.— Дети за отца не отвечают... За что его... наказали?
— Его судили за измену Родине. Но человек, который знал его, был вместе с ним на фронте, говорил мне, что отец не виновен. Я верю этому человеку,
очень верю...
Она снова замолчала и ушла в себя. — Я тоже верю, Наташа,— тихо сказал Николай.
Но она словно не слышала его слов. Опустив глаза, она внимательно рассматривала полушубок, укрывший ее колени. Пола его отвернулась, и она, медленно шевеля пальцами, разбирала свалявшиеся
пряди меха.
Николай смотрел на ее тонкие пальцы, и ему казалось, что неуверенные, робкие их движения очень точно передают то душевное смятение, в котором она находится.
— Я не хочу ничего от тебя скрывать, Коля. Я не решалась идти к тебе. Не перебивай меня, Коля. Я хочу все тебе высказать. Мне очень тяжело. И не только потому, что я не знаю, права ли я, когда верю в отца. Мне еще тяжелее оттого, что я верю... Тебе, наверно, трудно понять меня. Но ведь это страшно, Коля!.. Что мы оплакивали живого. Что он сам похоронил себя... Что он не мог жить, как все люди, а таился от самых близких... Прости, что говорю тебе об этом. Для тебя он чужой человек.
- Наташа,—с упреком произнес Николай,—ты даже не хочешь сказать, кто он.
— Ты его знаешь, Коля... Бригадир взрывников... Черемных.
— Иван Васильевич! — вскричал Николай, и Наташа не могла остаться безучастной к неподдельной радости, прозвучавшей в его голосе.— Наташенька, милая, ну что же ты сразу не сказала? Это замечательный, отличный человек! Ты же знаешь, как уважают его в бригаде! Да все его уважают! И ты еще терзаешься какими-то сомнениями... Наташа! Пойдем сейчас навестим его!
— Нас не пустят, Коля. Уже поздно.
— Тогда завтра.
— А что мы скажем ему, если он спросит, почему мы пришли вместе? — с улыбкой спросила Наташа.
Вместо ответа Николай обнял ее. Она подняла к нему лицо, встретила его губы и прижалась к ним своими губами. Он целовал ее со страстью, вначале ошеломившей и даже испугавшей ее. Испуг сменился волнением, и с каждым мигом в этом волнении было все больше и больше неутолимой радости.
После жестоких морозов с середины марта погода круто переменилась. Днем с крыш била капель. На южных склонах проступили бурые пятна проталинок. Зима, ярившаяся в декабре, январе и феврале, словно израсходовала все ресурсы и готовилась капитулировать перед наступающей весной. Прогнозы метеостанций предсказывали дальнейшее резкое потепление.
Сроки, намеченные графиком, приходилось менять. Природа поторапливала.
Первоначально разработанным планом предусматривалось после сооружения ряжевой стенки сделать небольшую передышку: отремонтировать технику, создать аварийные запасы дробленого камня, дать отдых людям, еще раз уточнить все графики организации работ по перекрытию.
Неожиданно стремительное приближение весны опрокинуло все расчеты,
— Все верхним концом вниз,— ворчливо говорил Терентий Фомич.— Всегда ждешь весны как светлого праздника, а тут и весне не рад.
— Смотри в корень, Терентий Фомич,— возразил Набатов.— Весна правильно делает, что нас подпирает. Раньше начнем — раньше кончим. Не забывай, мы с тобой летом должны влезть в котлован и начать бетон.
Но и сам Набатов, хотя виду не подавал, был серьезно озабочен создавшейся обстановкой.
Раннее потепление грозило многими бедами. Начнут таять снега, вешние воды скатятся в русло, возрастет мощность потока, увеличатся скорости течения. Повысится уровень воды, может оторвать ледяное поле от берегов. Да и сам лед, прогретый солнечными лучами, потеряет прочность. И это опас нее всего: во время фронтального перекрытия на кромку льда выйдут одновременно десятки груженых машин... Старик прав: некстати заторопилась весна!
Выход один: не терять ни одного дня, ни одного часа. Это отлично понимали все собравшиеся в кабинете Набатова. Только Бирюков робко заикнулся: не лучше ли отложить фронтальное перекрытие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102