Это будет наука и другим, которые вздумают тайком сбегать в церковь. Можно также поговорить и о лицемерии, когда на словах говорится одно, а на деле делается другое, и привести в пример Зину… Вообще этот совет дружины можно сделать очень содержательным и интересным…
Неожиданно в пионерскую комнату вошла Марья Васильевна. Ирина Леонидовна вскочила:
- Как хорошо! А я только сейчас хотела рассказать вам, что я решила сделать!
- Вот и я, голубчик, услышала, что вы тут что-то решили. Может, вы сразу мне и расскажете? - ответила Марья Васильевна, грузно усаживаясь за узкий, покрытый кумачом стол.
Ирина Леонидовна начала рассказывать о том, что будет у неё на совете дружины, который она соберёт завтра или послезавтра. Глаза её сверкали, пухлые щёки горели румянцем - с таким увлечением она рассказывала.
Марья Васильевна слушала опустив ресницы.
- Вы советовались с Еленой Петровной? - спросила она.
Да, Ирина Леонидовна советовалась, но Елена Петровна с ней не согласилась. Она сказала, что ни в коем случае нельзя это выносить на совет дружины и даже на совет отряда нельзя. Однако Ирина Леонидовна считает, что это будет непринципиально. Это такой случай: пионерка - и вдруг в церкви!
И вот, когда Ирина Леонидовна, закончив свою речь, подняла от своей записки взгляд, то увидела, что Марья Васильевна стара и больна, что лицо у неё жёлтое, что губы сложены устало и печально. Но всё это пропало, как только Марья Васильевна подняла свои лучистые глаза.
- Дружок мой, всё это очень интересно, - сказала она, словно глядя прямо в душу молодой вожатой, - но вы забыли об одном…
- О чём? - Ирина Леонидовна живо приготовилась записать то, что скажет Марья Васильевна.
- О человеке. О Зине Стрешневой, - сказала Марья Васильевна. - О ней-то вы, дитя моё, совсем не подумали!
- А ей будет наука, Марья Васильевна, - возразила вожатая, - надо же воспитывать!
- Да, надо. Конечно. Но вот, знаете, - одно деревце гнётся, а другое - ломается. Боюсь, что это деревце вы как раз сломаете. Этого же боится и Елена Петровна. А Елену Петровну следовало бы послушать - она своих девочек знает очень хорошо.
Ирина Леонидовна растерялась и огорчилась:
- Но это и другим было бы полезно…
- «Другим полезно»! - Марья Васильевна покачала головой. - Разве для пользы тех, других, необходимо быть беспощадным к этим? А что Стрешнева переживает - разве неважно? А ведь она получит глубокую травму, уверяю вас.
Ирина Леонидовна нервно постукивала карандашом. Думала и хмурилась.
- Подумайте, подумайте об этом хорошенько, дитя моё, - сказала, вставая, Марья Васильевна. - За эти два дня можно многое передумать и перерешить…
Но думать два дня Ирине Леонидовне не пришлось. Прозвенел последний звонок, и почти тут же, не успела Марья Васильевна ещё и уйти, в коридоре послышался топот бегущих ног и в дверь торопливо застучали. Ирина Леонидовна крикнула:
- Войдите!
В комнату не вошли, а ворвались девочки из шестого - маленькая Катя Цветкова и курносая, красная от возмущения Аня Веткина.
- Ой, ой! Ирина Леонидовна…
Увидев Марью Васильевну, девочки осеклись, замолкли.
- Что случилось, дети? - спросила Марья Васильевна.
- Ой! Там у нас Фатьма Рахимова Тамару отколотила! - сообщила Аня.
- Ага! Тамару отколотила! - подтвердила и Катя.
Ирина Леонидовна вскочила;
- Я иду! Девочки, бегите вперёд! Пусть весь отряд останется, погодите расходиться…
Каблучки Ирины Леонидовны мелко застучали по коридору. Она бы и сама побежала бегом, но для старшей вожатой это было несолидно.
Вслед за нею поспешила и Марья Васильевна, широко и грузно ступая по натёртому паркету.
Почти все девочки были в классе. Ушли только трое: одна - потому, что ей надо было к зубному врачу, другая - потому, что не была пионеркой, третья - потому, что тоже не была пионеркой и, кроме того, потихоньку носила на шее крестик, который повесила мать.
Зина стояла бледная, встревоженная. Она оглядывалась то на одну, то на другую свою подругу и чем-то очень напоминала птицу, только что пойманную и посаженную в клетку. Милые, почти родные лица подруг казались ей чужими. Она не знала, что они сейчас думают и что будут говорить о ней. Она знала только, что думает и что будет говорить Фатьма. Но Фатьма и сама сейчас очень провинилась: она обругала Тамару крысой и два раза ударила по спине, да так крепко ударила, Что Тамара отлетела к доске и чуть не опрокинула доску. Фатьма сидела красная, злая, как петух, который только что подрался и готов подраться опять, если его затронут.
У Тамары был вид человека, очень оскорблённого. На ресницах блестели слёзы, но их было так мало, что Тамара не спешила их вытирать, - пусть же все видят, как её обидели!
Девочки волновались, переговаривались. Вожатой Оле Сизовой с трудом удалось призвать их к порядку. И, несмотря на то что прибежала Ирина Леонидовна, а вскоре и сама Марья Васильевна вошла в класс, всё-таки то в одном, то в другом углу вспыхивали шёпот и споры.
Маша Репкина подняла руку. Зина тотчас устремила на неё глаза, будто сейчас вся её жизнь зависела от того, что скажет Маша Репкина.
- Фатьма говорит, что Зина пошла в церковь потому, что ей бабушка велела, - сказала Маша. - Но Зина всё равно не должна была ходить. Я предлагаю её вывести из совета отряда.
Потом встала Сима Агатова. И Зина так же внимательно, не дрогнув ресницами, стала глядеть на неё, как только что глядела на Машу, будто хотела и не могла понять, как это случилось, что близкие подруги стали сегодня её судьями.
- Нет, товарищи! - В голосе Симы слышались и горечь и обида. - Вывести из совета отряда мало. Что вывести надо, то тут даже и спорить нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71