– А! Видимо, вы говорили с этой несчастной сумасшедшей. Мне кажется, Жермена, такие умные и проницательные женщины, как вы, не должны принимать всерьез слова несчастных помешанных, даже когда они говорят подобно нормальным.
– Так, по-вашему, Маркизетта безумна?
– Совершенно!..
– Разрешите в этом усомниться.
– Спросите здесь кого угодно, и все скажут, что она страдает манией преследования и рассказывает всякие небылицы, весьма огорчительные, ибо некоторые слушатели вроде вас им верят.
– Хорошо, пусть так; значит, вы действительно граф Гастон де Мондье?
– Да, и могу это документально доказать, если вы не верите на слово.
– И ваше графство к тому же не мешает вам быть одновременно и сеньором Гаэтано?
Мондье стиснул зубы, он, казалось, был готов броситься на неосторожно рискнувшую так говорить с ним.
– Я не понимаю, о каком сеньоре вы говорите, – сказал негодяй, сдержавшись.
– Вы отлично знаете, о дворянине, что разбойничает на большой дороге… Грабит путешествующих или берет с них выкупы… Очень сильный и опытный гипнотизер… умеет внушать мысли… пользуется этим для всякого рода мошенничества…
– Не понимаю, что вы хотите сказать? – спросил Мондье, разыгрывая удивление.
– Однако я знаю об этом не от Маркизетты, якобы безумной. Тот, кто мне рассказал, совершенно заслуживает доверия. Из этого я заключаю, что вполне современный дворянин граф де Мондье иногда – и не столь редко – занимается разбоем, уподобляясь средневековым феодалам, а то и всякой мелкой швали.
Мондье почти вплотную подошел к Жермене и резко сказал:
– А если б это даже было так? Разве не воруют, и понемногу и даже очень помногу, высокопоставленные жулики, имеющие в городе красивые дома, в живописных местах – очаровательные виллы, большие поместья, леса, пруды, охотничьи угодья, открытый стол и… всеобщее уважение?! Право, разве уж постыдно уподобляться Фра-Дьяволо и отнимать толстые кошельки у иностранцев-туристов, толпами разъезжающих одетыми в дурацкие клетчатые костюмы, а отняв, веселиться на деньги этих идиотов, портящих своим видом прекрасные пейзажи и таскающих за собой женщин, достойных получать призы за уродство!
– Возможно, – сказала Жермена с усмешкой. – Я сама не большая поклонница англичан, кого вы имеете в виду, судя по описанию, но я сторонница союза не только между государствами, но и между частными лицами-иностранцами.
– Снова Березов! – выдавил граф.
– Снова и всегда Мишель, князь Березов… Да, месье Лоран Шалопен, я говорю о нем.
– Он тоже сумасшедший!
– Нет, вполне здоров и… помнит обо всем!
– А какое мне дело до этого казака с Итальянского бульвара!
– Вам… никакого, но мне очень большое!
– Вы, может быть, любите его?
– Без сомнения!
– Берегитесь!
– Что же, разве я не могу любить кого хочу?
– Вы пренебрегаете мною!
– Я вас ненавижу и презираю!
– Еще раз говорю: берегитесь! Я бывал перед вами слаб до того, что терял голову… Но всему приходит конец!
– Тем лучше! Следовательно, завершайте этот визит.
– Знайте… Я сейчас так вас ненавижу, что способен уничтожить вас.
– Попробуйте! – сказала Жермена. – Я не остановилась перед тем, чтобы застрелить Мальтаверна, нанятого вами, чтобы убить дорогого мне друга. Сейчас я безоружна, однако не менее храбра и более решительна, чем вы, и, может быть, даже сильнее вас.
Граф явственно скрежетнул зубами.
– Прихлопнуть вас и после ответить за это перед законом!
В ответ Жермена расхохоталась, чем привела мерзавца в совершенное исступление.
Мондье бросился с намерением задушить эту дерзкую, дразняще прекрасную женщину, но прежде еще и овладеть ею – второй и последний раз в жизни.
В момент, когда он кинулся на Жермену, та успела выставить на уровне его глаз два раздвинутых в виде рогатки пальца с острыми ногтями.
Наполовину ослепленный, он отскочил, зарычав от бешенства и от боли.
Жермена опять рассмеялась и насмешливо проговорила:
А народ имеет клюв и когти. Сегодня я не пила снотворного, позвольте заметить, и меня не возьмешь!
Мондье метался, ничего не видя, тер налитые кровью глаза, изрыгал проклятия и ругательства, пытался поймать Жермену, но она легко ускользала и готовилась нанести новый удар.
– Берегитесь! – крикнула она. – Я сейчас вам окончательно выколю глаза. И вы станете и внешне отвратительным и беспомощным. Я ударю «вилочкой». Этому приему меня научил Бобино… тот самый, на кого вы посылали наемного убийцу… храбрый рабочий типографии… мой будущий шурин… Бо-би-но.
Отрывистый стук в дверь прервал фразу, и не успела она сказать: «Войдите», как с порога веселый голос откликнулся:
– Бобино? Здесь!
И женщина, одетая в костюм надзирательницы, быстро вошла в комнату, повернув изнутри ключ.
Довольно высокая, полная и высокогрудая, она приблизилась к Жермене, совершенно недоумевавшей, почему, когда прозвучало имя Бобино, явилась служительница.
Мондье, у него глаза сочились кровавыми слезами, спросил:
– Кто вы такая?.. Что вам надо?.. Я запретил входить сюда кому бы то ни было!
– Обошлись без вашего разрешения, господин граф, – ответила женщина. – Девка Жозефина напилась в стельку с моей помощью, а мне никто не заказал сюда прибыть. Нравится вам или нет, мне на то наплевать!
Граф, чувствуя, что к Жермене подошла подмога, вынул кинжал с коротким лезвием и нацелился было заколоть неизвестную.
Женщина подняла край юбки и ловко нанесла графу сильный удар башмаком повыше его щиколотки. Таким способом можно не только рассечь мускул, но иногда даже перебить кость.
Граф взвыл от боли и чуть не упал, выронив кинжал.
– Вот как мстят за себя женщины, господин граф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139