Бобино вышел из цеха в час и поспешил домой. Был день получки, и он нес половину недельной платы, раздав остальное за долги. Юноша размышлял о том, с каким нетерпением ждут его дома, и торопился, чтобы поскорее принести скромный заработок голодной семье, прихватив для них по дороге еще что-нибудь в ночном кафе.
Бамбош и Брадесанду следовали вблизи, один на пятьдесят шагов впереди, другой чуть подальше сзади.
Один из тех парижан, что ходят по любым кварталам города во всякое время дня и ночи, никогда не сталкиваясь с неприятностями, Бобино шагал уверенно, зная все закоулки на пути и не подозревая о подстерегающей опасности.
Так как путь лежал через Латинский квартал, Бамбош и Брадесанду, чтобы безопаснее, не привлекая внимания, приблизиться к Бобино, запаслись студенческими беретами. Перейдя площадь Сен-Мишель, они сплющили шапокляки, спрятали их под пиджаки и надели лихие юношеские головные уборы.
Перед оградой Люксембургского сада Бамбош запел тирольскую песенку. На улице было безлюдно, как в провинциальном городке. Ниоткуда не слышалось характерного топота сапог ночного дозора.
Пение Бамбоша сигнализировало: «Время наступило».
Брадесанду – он был впереди – повернулся в темноте, вынул нож и пошел навстречу Бобино.
Бамбош приготовил кинжал и стал нагонять обреченного, все еще повторяя модную песенку.
Убийцы должны были сомкнуться рядом с наборщиком, который торопился домой, ничего не подозревая, не обратив никакого внимания на студентов, приближавшихся к нему с обеих сторон.
Бобино не испугался, не побежал, не позвал на помощь. Он только почувствовал острую боль ниже плеча и сильный удар.
На часах Люксембургского сада пробило без четверти два.
ГЛАВА 20
На Сюзанну де Мондье произвело впечатление замешательство Жермены, когда заказчица назвала свое имя.
Сидя в экипаже, она думала, что же, собственно, случилось. Может быть, ей просто померещилось самой? Или портниха переутомлена, или взволнована дорогим заказом? Или существует какая-то таинственная связь между прекрасной женщиной, выглядевшей такой доброй и грустной, и именем отца, что, впрочем, маловероятно, слишком далеко стоят граф и швея.
Сюзанна все-таки решила спросить отца об этой девушке.
Она надеялась, что, заговорив о Жермене, о странном сходстве ее с портретом, виденном у Мориса Вандоля, ей будет легче перейти к беседе о самом художнике и о ее отношениях с ним. Несмотря на то что она, как ей казалось, была уверена в родительском согласии на брак и обнадеживала в этом Мориса, в глубине души таилось сомнение, и мысль о встрече с отцом очень тревожила.
Когда отец находился далеко, она полагала: будет совсем просто поведать ему, что она полюбила, избранник во всех отношениях достоин ее и, с позволения графа, он придет просить благословения на брак.
Тогда ей казалось, что отец непременно и сразу даст согласие, и она станет женой Мориса.
Но когда граф вернулся, все представилось ей уже не столь простым.
Хотя Сюзанна считала, что отец воистину обожает ее, ведь он старается удовлетворять любые девичьи желания и капризы избалованного ребенка, она догадывалась, что покупки, прогулки, развлечения серьезно отличаются от разговора о замужестве. Нечто смутное начало тревожить ее.
Но со времени приезда графа прошло два дня и ей пора было увидеться, решиться на этот разговор, чтобы не подвергать Мориса унизительному отказу на его предложение.
Вернувшись от Жермены, она спросила, дома ли отец.
– Господин граф в курительной, – ответил слуга.
– Узнайте, могу ли я войти.
– Господин граф ждет мадемуазель, – сказал лакей, вернувшись через минуту.
Граф что-то писал, куря гавану, вставленную в подобие короткого мундштука из амбры.
Он положил перо и сигару, взял обеими руками голову девушки, продолжительно поцеловал в лоб и весело сказал:
– Очень мило, что ты прибежала поздороваться с отцом, не успев даже снять шляпку, вуалетку и перчатки!
Сюзанна слегка покраснела, подумав невпопад, что не только дочерняя любовь заставила ее так торопиться, а отец не пошутил насчет ее поспешливости, но сделал замечание о нарушении этикета… Она растерялась от этой легкой насмешки и попыталась неловко оправдаться:
– Вы так часто уходите из дома.
– Упреки… маленькая семейная сцена… – проговорил Мондье с нежностью.
– Пускай, – снова по-детски некстати сказала она. – Да, сцена… Я вас почти не вижу… Вы меня то и дело оставляете одну… У меня отец, которого я обожаю, но он постоянно лишает меня своего общества… Он поглощен светом, у него заботы…
Она нарочно говорила быстро, чтобы не дать себе время подумать, прежде чем сказать главное.
– Дочь, светские интересы заставляют меня постоянно отлучаться.
– Вот именно… Сигары, и те отвлекают вас от меня, хотя вы свободно можете курить в моих комнатах, мне запах даже приятен… Но вам так редко является мысль навестить свою дочь!
– Я очень виноват перед тобой, дорогая, но, будь уверена, я искуплю прегрешения самым достойным и приятным тебе образом. Ты только что вернулась с прогулки, видела ли ты в магазинах какие-нибудь драгоценности, что тебе понравились? Скажи где, и я куплю их тебе.
– Благодарю, отец, но сегодня меня ничто такое не заинтересовало. Я была в монастыре, где виделась с монахинями, такими добрыми, такими любящими! Потом заходила к совершенно необыкновенной швее, она согласна работать для меня… Отец, по вашей снисходительности вы иногда называете меня хорошенькой.
– Мало сказать хорошенькой – прелестной… восхитительной… божественной…
– Ах уж эта мне родительская любезность, замешенная на снисходительности!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139