Один я понимаю, в каком она положении… Один я ее люблю… Впрочем, меня не удивляет, что вы так поступаете… Она вам мешает… Хотите от нее избавиться, ведь так? Хотите, чтобы она умерла…
Нелепые, чудовищные упреки возмутили Жермену.
Она подошла к Мишелю вплотную и сказала повелительно:
– Довольно! Я не хочу вас слушать, идите в свою комнату!
Будто укрощенный взглядом девушки, князь сразу утих и покорно отправился к себе.
Девять часов… Берта рыдала, кусая платок, чтобы заглушить звуки и не разбудить Марию и Мишеля, – оба опять заснули.
Послышался стук быстро едущего экипажа, он остановился около их двери. Сестры бросились к окну и успели увидеть лишь край юбки женщины, быстро скрывшейся в подъезде.
Зазвонили в дверь.
Жермена открыла и увидала мадемуазель де Мондье. Она была так бледна, вид у нее был такой убитый, глаза такие заплаканные, что портниха почувствовала сострадание к дочери ненавистного ей человека.
Войдя, гостья не села, а прямо-таки упала на стул.
Вежливо поклонившись, Жермена не решалась ни о чем спросить, а Сюзанна молчала.
Наконец она спросила:
– Вы уже начали?
– Да, мадемуазель, все готово к примерке.
– Оставьте работу, мне не нужен этот туалет, я приехала, чтобы отказаться от заказа.
Жермена, поняв, что теряет последнюю надежду, и сейчас безразличная к чужому горю, не смогла удержаться и воскликнула:
– Какое несчастье!
Это можно было понять по-разному – и как сочувствие заказчице, – но Сюзанна поняла, о чем речь, и, не обидевшись, ответила:
– Но ведь вы трудились, я оплачу работу. – И, видя, что Жермена из гордости намерена отказаться, попросила: – Пожалуйста… Прошу вас… Я так хочу!
При взгляде на прелестный туалет, подготовленный к примерке, в ней пробудилась женщина, она воскликнула:
– Это изумительно красиво! Какой у вас талант! Я бы выглядела неотразимой в таком платье. Но я его не надену… Я не буду больше наряжаться… Никогда…
И Сюзанна горько заплакала.
Несмотря на ненависть к ее отцу, Жермена, тронутая горем девушки, сказала:
– Вы страдаете… скажите, мы не могли бы чем-нибудь вам помочь? Мы сами очень несчастны, но, может быть, все-таки сумели как-нибудь облегчить ваше горе.
Сюзанна совсем пала духом, но все-таки почувствовала искреннее участие этой женщины, участие бедняка, не имеющего ничего, кроме своего доброго сердца, способного сострадать даже богатому виновнику его невзгод.
Мадемуазель судорожно сжала руку Жермены и сказала прерывающимся голосом:
– Благодарю вас!.. Я страдаю… Это правда… Я гораздо… несчастнее вас!
Жермена спокойно спросила:
– Вы так думаете? Ну что ж. Я не скажу вам ничего о своей погибшей юности, о жизни, разбитой ужасным преступлением, какое может заставить возненавидеть все человечество… А сейчас… здесь мой жених, больной… разоренный… безумный; он тоже жертва преступления. В соседней комнате лежит умирающая младшая моя сестра. Берта, третья из нас, плачет о своем возлюбленном, неизвестно куда пропавшем сегодня ночью. И я одна, чтобы их поддерживать, ободрять, помогать им жить, бороться с нуждой, что преследует нас… с безработицей, которая нам угрожает. ? теперь скажите, мадемуазель де Мондье, кто из нас двоих несчастнее.
При этих жестоких словах, сказанных ровно и медленно, с чувством собственного достоинства, Сюзанна почувствовала стыд и одновременно глубокое сочувствие, она проговорила тихо:
– Извините меня. Я думала обо всем этом, однако не представляла себе, что можно терпеть и вынести такие страдания, какие достались вам. Я испытываю к вам большую, искреннюю симпатию и прошу принять от меня нечто гораздо меньшее той доброты, что вы мне дали с истинным великодушием. Я богата, так позвольте предложить… нет, нет, не как милостыню, вы же не примете ее, а одолжить сумму, достаточную, чтобы вы могли облегчить судьбу любимых вами… Это все, чем я могу отблагодарить вас за сострадание, и я навсегда останусь вашей должницей.
Жермена, уже смягчившаяся под влиянием невольной взаимной симпатии к Сюзанне, при этих словах вспыхнула, поднялась и почти жестоко сказала:
– От вас… Никогда!.. Лучше нищета… Лучше болезнь!.. Лучше смерть!..
– Вы меня ненавидите?
– Вас – нет. Но если бы вы знали… Нет… Я ничего больше не скажу, только помните, что от вас я никогда не приму того, что вы предлагаете, даже ради спасения моих любимых.
– Я не понимаю, и я хотела бы…
Берта сорвалась с места – открывать на звонок. И как тогда, когда на улице Пуше они ждали мадам Роллен, умиравшую в госпитале, вошел служащий «Общественной благотворительности».
При виде его Берте вспомнился весь ужас того утра, она заговорила словно в бреду:
– Жан. Мой Жан… в госпитале… ранен… умер, может быть… как мама. Скажите, месье, вы из-за него пришли?
Человек, привыкший встречаться с людским горем, спросил тоном вежливого участия:
– Здесь живет месье Жан Робер, по прозванию Бобино?
– Да, здесь, – ответила Жермена. И подумала: «Он сказал: живет, а не жил».
– О Господи!.. Что с ним случилось? – спросила Берта, помертвев.
Посланный ответил:
– Месье Робер этой ночью подвергся нападению бродяг и доставлен в госпиталь Милосердия.
– Раненый? Ради Бога! Что с ним?
– Я не могу знать, мне только поручено уведомить о случившемся и сказать, что вы можете к нему прийти. Когда я уходил, он был жив.
Сказав это, служащий поклонился и ушел.
Когда Берта узнала о своем несчастье, в ней проснулось мужество.
– Жермена! Сестра! Бежим скорее туда! Нельзя терять времени, ведь он сказал, что Жан еще жив!
Послышался страдальческий голос Марии, она звала старшую сестру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139