Салонюк же знал, что перед такими монстрами нужно расшаркиваться и вести себя совершенно иначе:
– Звыняйте, ваше высокоблагородие, – вкрадчиво сказал он, – бильше такого не повторыться!
Голова Дрих грозно всмотрелась в командира партизанского отряда:
– А, это ты, Салонюк? А тебя, товарищ Салонюк, надо на партийном собрании как следует проработать за головотяпство и недостойное коммуниста халатное отношение к важному делу организации партизанского движения. Распустил отряд – хуже борделя, понимаешь!
– В борделе как раз был порядок, – вставила голова Гельс.
– Тем более.
Голова Энн внесла свое предложение:
– Может, его партбилета лишить?
– Штраф взять за хулиганские выходки, – подбросил идею Дрих.
Гельс охотно поддержал коллегу и родственника:
– И в штрафную роту отправить.
Салонюк и глазам, и ушам своим уже не верил. И от изумления просто утратил дар речи. Великий немой – это очень верно подмечено, как раз про товарища Тараса.
Перукарников выступил вперед со своим верным автоматом:
– Не позволю с товарищем Салонюком так обращаться, он не виноват, он спал… то есть отдыхал после тяжелого ратного труда. А в том, что маметовский сапог в озеро попал, виноват я!
Сидорчук перебил друга:
– Ваня, та не ходы вокруг да около, кажи ему, як е. Кажи, що цей чобит я у воду кинув… Та хто вин такий, що тут указуе?!
Голова Дрих недовольно зашипела:
– Чья бы корова мычала, а твоя, Сидорчук, молчала. Кто каждый год с кумом на ставке рыбу динамитом глушил?
Энн недовольно добавил:
– У меня до сих пор правое ухо ничего не слышит!
Гельс кровожадно улыбнулся:
– Я тебя еще два года назад мог сожрать, когда ты через речку по ночам к соседской жене плавал! От удивления ожил Салонюк:
– Жинка Тимофея – твоя полюбовныця?
Сидорчук стал красным, как вареный рак:
– Та ни, бреше усе вин.
Салонюк взялся за голову:
– Який страх, а я завжды думав, що ты до Маруси залыцяешься.
Сидорчук был уже не красным, а багровым:
– Та кому вона нужна, твоя Маруся, вона ничого не умие, даже корову доить. За ней усе маты робыть!
Разбушевался и Салонюк:
– Маруся – гарна дивчина, чого ты так разлютывся?
Сидорчук жестко блюл свои интересы, забыв и о гидре, и о войне, и о немцах. Вопрос был поставлен животрепещущий:
– Гарна-то гарна, та на що вона мени здалась?
Гельс-Дрих-Энн понял, что о женщинах мужчины в лесу могут беседовать практически вечно. Три головы в унисон грянули:
– Эй, там на берегу, оставьте Марусю в покое!
Маметов тем временем храбро ухватил из-под носа у дракона свои сапоги и отбежал в сторону, торопливо натягивая их на бегу.
– Однако моя сапоги одевать. Красивый зверя, командир. Можна его домой, до мама брать?
– О-ее, – только и вымолвил Салонюк.
– Дома тепло, дыня, чай, – принялся перечислять Маметов все соблазны.
Гельс-Дрих-Энн от такой наглости сначала несколько оторопел, а затем грозно зарычал:
– А ты, урюк-башка, еще раз в сапогах в воде окажешься, к маме в Ташкент не попадешь.
Маметов обиделся на неблагодарного зверя, которого уже собирался угощать дынями и чаем, и храбро заявил:
– Моя так не сдаваться, моя биться будет!
– Ой-ой-ой, как страшно! – не выдержав, захохотал дракон. Затем головы Гельс и Дрих, переглянувшись, дружно изрекли: – Сейчас ты умрешь, но до того Маметов та сорок его бегемотив споють свою останню писню!
– Сорок не сорок, – встрял неугомонный Перукарников, – а нашего узбека мы в обиду не дадим!
Набычился и Сидорчук:
– Який не е, даже в ядовитых чоботах, все одно вин наш!
Салонюк выдвинулся на шаг вперед:
– А ось хто ты такий, це треба ще выяснить!
Чего-чего, а такого поворота мудрый дракон никак не ожидал. Он привык к тому, что является персоной номер один не только во всех волшебных сказках и легендах, но и в многочисленных исторических опусах. Не узнать его в лицо могли только законченные невежды.
Голова Дрих широко распахнула глаза:
– То есть как кто такой?!
– Зверя. Из зоопарка бежать, однако, – убежденно сказал Маметов. И поделился доверчиво: – Моя зоопарк сильно любить.
– Тебя в любом зоопарке примут как родного, – не удержался Гельс.
Жабодыщенко высунулся из-за спины Салонюка:
– Мабуть, ты фашиський прихвостень? – Тут он заглянул в глаза командиру, ища поддержки и одобрения. – Так я кажу, товарищ Салонюк?
Перукарникову пришлась по вкусу идея выяснить, кто таков незваный гость:
– По-нашему здорово чешешь, о нас кое-что знаешь, а на вид – одному черту известно, кто ты есть! Может, ты вообще вражеский шпион, переодетый в костюм… – Тут он запнулся, потому что не мог себе представить, что это за наряд на вражеском шпионе и на кой ляд он его напялил.
На помощь ему пришел Маметов, которому все как раз стало ясно:
– Чудо-Юдо, однако!
Гельс-Дрих-Энн оскорбился:
– Я не Чудо-Юдо, я Гельс-Дрих-Энн! И никакой я не вражеский шпион, а простой волшебник. Говорю на трех тысячах восьмистах пятнадцати языках и могу путешествовать по мирам и временам, поэтому меня каждая собака и каждый жильцутрик знает. Вот, к примеру, вы слышали сказку про Мурципайчик, где беспощадный злодей погибает от руки невинной принцессы?
Партизаны тревожно переглянулись и покачали головами. Физиономии у них были явно озадаченные.
Дракон заволновался:
– Ну как же? А историю про то, как добрый Язьдрембоп задушил своего дядю хвостом внучатой племянницы?
Все снова переглянулись, изобразив крайнюю степень непонимания.
– Ну тогда, может, вы помните изображение Фомы Вездесущего с вилами в правой руке и медным тазом – в левой?
Первым не выдержал все тот же Перукарников:
– Помню я Фому, не помню я Фому – а ты здесь при чем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104