– Вид работы у коллективе. Отдохну денька два-тры, а заместо мене нехай хлопци пороблять.
Партизанский командир не на шутку рассердился:
– Хто вместо тебя буде робыты? У мене кожна людина на вес золота, писля вийны гуляй скильки хочешь, а тепер – зуськи!
Жабодыщенко, тяжело вздыхая, заметил:
– Писля вийны все отдыхать будуть, так нечестно.
Перукарников внес ноту оживления в их скорбную беседу:
– Товарищ командир, а что делать тем, кто не доживет до конца войны?
Жабодыщенко всполошился:
– Чур мене, чур мене.
Салонюк подумал, что после войны надо будет подобрать себе какую-нибудь профессию полегче. Где-нибудь за Полярным кругом или в пустыне. Только чтобы там, не дай бог, не встретить Перукарникова с его дурацким юмором. Потому что силы у партизанского лидера тоже не бесконечные. Однажды и он может не выдержать нечеловеческого напряжения.
– Перукарников! – взмолился он. – Ну що за дурный вопрос? Чи ты не знаешь, що на тому свити ничего не роблять. Там такый вечный отпуск.
Внезапно его осенила гениальная мысль. Он отобрал у Жабодыщенко шест и вручил его Ивану.
– До речи, ось тоби, Ваня, естафетна палычка вид Миколы. Держи. Будешь грести.
Маметов, бегом направляясь к плоту, заголосил:
– Командира, моя тут сидеть?!
Великий стратег снова ожил в Салонюке. Более того, в нем проснулся и дремавший до поры до времени тактик. Гений всегда предупреждает неприятности, а не борется с ними.
– Маметов, стий! – скомандовал он грозно. – Кру-гом! Чоботы знять! В торбу схо-вать! Перукарников, цей процесс проконтролю-вать!
Маметов жалобно застонал:
– Товарища командира…
Но непреклонный Салонюк в зародыше пресек всякие намеки на неповиновение:
– Нияких спорив, Маметов. На цему трямзипуфе я капитан, и мени не потрибни посеред реки нияки инциденты – типа всплытие ризных разлютованных тварин местной фауны!
Маметов нехотя уселся на берегу и принялся , стягивать сапог:
– Маметов замерзать, потом болеть, однако, кто лечить? – укоризненно заметил он.
Салонюк оставался холодным и гордым, как Снежная королева, которая была так далека от простых человеческих проблем и горестей:
– Не подобаються мои требования, Маметов, беги по берегу слидом за плотом.
Перукарников честно выполнял приказ командира, надзирая за тем, как его товарищ избавляется от обуви.
– Давай, давай, Маметов, шевелись быстрее! А то точно заболеешь или на пароход опоздаешь – одно из двух.
Еще несколько минут бестолковой суеты и беготни, оханий и причитаний, дележа обязанностей и гневных окриков командира – и вот наконец свершилось! Беспокойное хозяйство разместилось на плавсредстве и отправилось в неизвестность под шелест прибрежных камышей и плеск волн.
Над водой по-прежнему клубился туман, и Салонюк, с одной стороны, тревожился по этому поводу – не приведи Господи наскочишь на мель или берег. А с другой стороны, радовался этому обстоятельству, ибо если партизанам не видно ни берега, ни немцев, которые вполне могут по нему бродить, то и немцы партизан не обнаружат.
Жабодыщенко пристроился у края плота, копаясь в подкладке своей шапки. Там, как мы помним, были у него припрятаны снасточки для ловли рыбы. Естественно, что этот достойный член отряда хотел позаботиться о питании:
– Зараз рыбки зловымо.
Сидорчук пристально вгляделся в даль и никакой дали, естественно, не обнаружил. Все было словно затянуто серой влажной марлей.
– Шось туман сегодни сильный, тильки б не наскочиты на каменюки.
Перукарников, стоя на носу, опустил шест в воду и пощупал дно:
– Не боись, Василь, не наскочим. – И поскольку настроение у него было приподнятое, затянул песню:

Затуманились речные перекаты…
шли домой с войны немецкие солдаты!

Удивленное его репертуаром, эхо немного поколебалось, но все же разнесло слова песни далеко по реке. Салонюк испуганно заозирался вокруг:
– Ты шо, Перукарников, белены объився, чи шо? Так голосно спиваешь, зараз до нас, як мухи на мед, вси фашистськи бомбардувальники позлетаються.
Перукарников сверкнул белозубой улыбкой:
– Виноват, товарищ командир, искуплю!
Жабодыщенко, оторвавшись на миг от рыбалки и подняв глаза к небу, вслушался в тишину:
– Та ни, самолеты в таку погоду не литають.
Волосы у Тараса от такой беспечности встали дыбом:
– Тихише, тихише, хлопци. Добре, шо туман та нас с берега не видно, бо було бы як у фильме «Чапаев», а нам це не подходить, у нас обратной дороги нема.
Жабодыщенко, лежа на животе у края плота и дергая за снасть с наживкой (успел же среди всех хлопот накопать червяков!), прошептал горестно:
– Шось не клюет.
Салонюк приставил к глазам бинокль и принял позу человека, который умудряется что-то рассмотреть в непроглядном тумане:
– Ты бы, Микола, лучше за кулеметом сидив, а не дурью маявся.
Жабодыщенко серьезно возразил:
– У мене отпуск, я не можу. И вообще, за кулеметом Сидорчук сидить – це його улюблена играшка.
Салонюку пришлось оторваться от окуляров бинокля, чтобы прожечь Миколу гневным взглядом. Однако Жабодыщенко был бесчувственным, как бревно, – его такими взглядами пронять было трудно.
– Не видно, що Сидорчук зайнятый та не може нас охороняты? – поинтересовался командир.
– Видно, – ответствовал Микола. – Та все одно – не хочу.
Салонюк раздраженно уточнил:
– Так шо, може, мени Маметову кулемет доверить?
Колбажан сразу простил дорогому товарищу Салонюку его байские наклонности и жестокие выходки. И даже последнюю, с сапогами. Он широко улыбнулся и доверчиво обратился к Тарасу:
– Командира, командира, моя у пулемета быть лучше, можна сидеть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104