– Я же чувствовал – не все тут гладко. Неужели в тебе ничего не шевельнулось, кроме жалости к жертве? Твое чутье Судьи?
– А ее колечко в сумке сапожника?
– Подброшено. Что может быть проще. Теперь надо узнать, какой дворянин был недавно в деревне…
Климент молчал. Он думал о том, что если бы поехал один в далекое горное селение, то уже бы давно приговорил к смерти невиновного…
Однако, нужно было продолжать расследование. И Бертрам подробно объяснил младшему брату, как следует действовать.
– Не могу же я за тебя все делать в Северном округе. Только если советом помочь, – сказал он юному Судье. – Иначе твой авторитет упадет ниже некуда.
Вновь Климент сел за широкий стол в селянской горнице, вновь потянулись по его вызову крестьяне в дом старосты.
Горцы, отвечая на вопросы Судьи, рассказали, что перед праздником к ним в деревню приезжал управляющий из Паленой усадьбы – закупать продукты для господского стола. Вместе с ним и подводами пожаловали в деревню два сына хозяина усадьбы, Эмилер и Флор.
– Как они вели себя в Белокамье? – интересовался Климент у старосты, искоса поглядывая на Бертрама, который сидел со скучающим видом на лавке у окна и рассматривал морозные узоры на стекле.
– Как вели? – чесал затылок крестьянин. – Да как обычно вели. Эмилер присматривал за управляющим, тот – пройдоха известный. И нас дурить любит и господ своих. Однако ж хозяйственник знатный – ловко хозяйство, значит, ведет…
– По делу говори, – нетерпеливо перебил Судья.
– А. Ну да. Эмилер – малый неплохой. Он старший, наверно поэтому…
Тут Климент нахмурился.
– А у Флора черти что в голове. Носился по деревне, парней задирал, девушкам юбки взметывал. Да мы к такому привыкшие, знали, что побалуется и уедет с миром. Молодой он совсем. Вашего возраста где-то, – говорил староста.
– Может, скажешь еще, что его черти в голове те же, что и у меня?! – почти взорвался Климент.
Крестьянин лишь захлопал глазами – ему не было понятно, почему так рассердился Судья.
– Как можно, господин мой. Как можно равнять вас, Судью Королевского дома, и этого балбеса? – пролепетал он. – И в мыслях не было.
Бертрам со своего места многозначительно кашлянул. И Климент в который раз поймал себя на том, что слишком несдержан. На самом ведь деле староста ничего такого не сказал…
Через день Судьи вместе с небольшим отрядом солдат, что сопровождал их в поездке в Белокамье, прибыли к стенам Паленой усадьбы и затрубили в свои рожки.
Разбираться не пришлось вообще.
Как только открылись тяжелые ворота усадьбы, из них выбежал тощий юноша, растрепанный и беспорядочно одетый.
С криком «Это я! Я!» он бросился сперва к Бертраму, хватая его за сапог, потом – прыгнул к Клименту и буквально повис на его стремени, говоря быстро-быстро:
– Снится! Снится! Каждую ночь! Маленькая ведьма! Приходит и смотрит! Смотрит! Глаза как угли! Жгут! Жгут!
В его же глазах пылало безумие. А на безымянном пальце левой руки глаз Климента зацепил толстый витой перстень из красного золота…
Выбежавшие следом старик в меховой накидке, другой юноша и еще несколько людей схватили сумасшедшего, оттащили прочь.
Старик – хозяин Паленой усадьбы – все рассказал прямо там – у ворот, сбивчивым, испуганным голосом. А Судьи, так и не покинув седел, слушали:
– Господа мои Судьи, лорды благородные. Я уж сам решил, как поступлю с безумцем этим. Это сын мой младший, Флор, – и из глаз старика полились слезы. – Словно демоны в него вселились, как приехали они из Белокамья. Все кричал, что убил ребенка, ночью во сне вопил, по дому бегал, за оружие хватался. Прежде чем мы опомнились, зарезал горничную, что ему в тот час в коридоре попалась… Мы заперли Флора в его комнате, а нынче как услыхал он рожки ваши судейские, так выпрыгнул в окно, чудом не убился, и выбежал к воротам…
Бертрам многозначительно посмотрел на младшего брата.
Климент лишь опустил голову.
Все правильно, все верно. В успехе этого дела он никак не отличился…
Флора отец посадил под замок в одной из дальних комнат своей усадьбы. Хоть и полагалась ему смерть за неслыханное злодейство, но безумцев в Южном Королевстве не судили и не наказывали.
А через пару месяцев Флор умер. Говорили, что его просто перестали кормить…
Климент вдруг невольно всхлипнул, вспомнив такое свое первое дело: замученную девочку, избитого, до смерти запуганного сапожника, юнца, что превратился в безумное чудовище, его плачущего старика отца, который уже не стыдился слез…
Северного Судью до сих пор мучили мысли: почему человек убивает себе подобных? Зачем приносит боль в свой мир и мир других. И не на войне, когда смерть оправдана защитой жизни и родины.
Как мужчина может так зверски поступить с хрупким ребенком? Неужели, у кого-то ничего не шевельнется в груди при виде детских слез, при звуках детского плача?
Даже Фредерик, этот мрачный эталон судейства, на который равнялся его брат Бертрам, даже он, со всем своим цинизмом и холодностью, которые часто вызывали сомнения в его человечности, обнаруживал в глазах влагу боли, когда рядом страдали люди. И не просто обнаруживал, а начинал делать что-то, чтобы повернуть все к лучшему, и с сумасшедшей энергией…
«Вот оно, – вспыхнуло в голове Климента, – эмоции и чувства, все эти гнев, жалость, боль должны подвигать меня к делу, а не сбивать с толку и мешать мыслить и действовать…»
Мысли юноши прервались: конь под ним вдруг испуганно заржал. Кто-то сильной рукой схватил его под уздцы и рванул в сторону с тропы.
– Кто? – спохватился было Климент, так бесцеремонно вырванный из своих воспоминаний и размышлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129