- Ну, что ты Егорушка, - мягко сказал я ему. - Талант не может быть
проклятием. Верно, он заставит забыть о еде, разбудит ночью и потребует
такой концентрации всех духовных и физических сил, что никакого здоровья
не хватит. Зато... - Во-во, - перебил меня Егор, - потому мы с тобой и
хлебаем из одной больничной миски. За все надо платить. За все, старый.
- Расплата?.. Расплата за талант?.. Не думаю. Вот если тебе дано, а ты
ничего не сделал, не создал, тогда другое дело. - А что, может ты и
прав, - рассмеялся Егор. - И потом, что такое болезнь для художника?
Разве мы не болеем также своими картинами? Кстати, о болезнях - не пора
ли нам?.. И знаешь что, старый?
Егор встал, вздохнул, расстегнул рубашку, поскребся в такой же дрему-
че волосатой, как и борода, груди и обвел взглядом мастерскую:
- Выбери себе картину... Любую, что по душе - дарю!
- Да ты что, Егор, не возьму. Ни за что. Для меня это слишком ценный
подарок. Дар... И потом куда я с ней в диспансер явлюсь? Ты лучше, зна-
ешь что, приходи ко мне в гости, будет же когда-нибудь и на моей улице
праздник, вот ты и удвоишь его, принесешь подарок. Договорились?
- Смотри, пока я добрый, а то передумаю. Обязательно передумаю. Эх,
жалко, идти надо, самое время загулять, а старый?
- Брось, Егор, не заводись. Да и загулять-то не на что. Рисовал бы ты
лебедей на пруду или русалок, тогда другое дело, - подмигнул я ему.
- Лебеди... русалки... ладно, твоя взяла, - крякнул с досадой Егор. -
А жалко, настроение есть... Ну, что? Двинули тогда?
На обратном пути в толчее транспорта мы с Егором продолжали говорить,
словно должны были вот-вот расстаться навсегда - столько оказалось надо
было сказать друг другу. Я поведал Егору о себе и сам для себя переоце-
нивал прожитое:
- Знаешь, Егор, вот я смотрел на твои картины, и думал о том, сколько
в них труда вложено и стыдно мне стало, что так мало я сделал за свою
жизнь. Двадцать лет, как блаженный, прожил у родителей за пазухой, по
настоянию отца и по его протекции поступил в Технологический институт.
Учился кое-как, без охоты, сдал в полтора раза больше экзаменов, чем
обычный студент - все время пересдавал неуды - и только после третьего
курса, когда у нас организовалась студия, открыл для себя кино.
Вот тогда-то я и понял, сколько времени я упустил, разве его наверс-
таешь? Ты не обижайся, но кино - это синтез, вершина всех искусств. Каж-
дый кадр - картина, живопись, а игра актеров - театр, пантомима, балет,
а звук - это музыка, опера, песня. Вот почему я люблю кино. И есть в нем
еще свое, только у кино такое есть, великое чудо - монтаж. Эйзенштейн
говорил, что если соединить, склеить два куска пленки и показать их зри-
телю, то в его воображении получится не просто два куска, один плюс
один, а два с плюсом. Например, если смонтировать женское лицо и цветок,
получится образ: женщина-цветок. С тех пор, как я открыл для себя кино,
появилась цель в жизни, интерес, я стал и учится лучше, защитил диплом
на "хорошо". При распределении повезло - пришла заявка от отраслевого
издательства, работаю редактором, занялся журналистикой, все ближе, все
реальнее была цель - поступить во ВГИК, но... женился, разъехался с ро-
дителями и заболел...
- Жена - та, что ходит к тебе, такая скуластенькая? - хмыкнул Болот-
ников.
- Да.
- Что-то вы не радуетесь друг другу, когда встречаетесь, - покачал
головой Егор, - хотя я со своей тоже... Моя в живописи толк понимает, но
предпочитает стихи. И знает их уйму. А я не запоминаю, хотя слушать
очень люблю. А ты со стихами как? - Могу написать, вернее, они у меня
сами собой пишутся или являются, как результат размышлений над тем, за-
чем жив? Вот, послушай...
Шестерня нечестности
молотит совесть.
Учет погрешностей -
всей жизни повесть.
Новость!
Страха не надо.
Смерть - не событие.
Верь в рай без ада
и врат открытие.
Хочешь истину знать - знай!
Каждым днем своим проверяй!
Клади страсть на весы.
Часы - воронка, сосущая нервы.
Сломай, коль смелый,
часы без стрелок!
Встало время, встало,
ни секунды,
ни мига не стало, время
бессмертной надеждой зажглось - только крутится,
крутится,
крутится,
крутится
ось!
Ложь косым искаженьем
в ежедневности буден -
так вступай же в сраженье
за того, кем ты будешь!
Лихорадка с утра -
воем ядра.
Запотел
свистом стрел,
дрожью пера -
пора...
- ... так вступай же в сраженье за того, кем будешь, - повторил Егор, - пора,
и правда, старый, пора...
Мы поспели к обеду, настал тихий час, но мне уже не было покоя. Пус-
тоцвет - если ничего не создал, что можно потрогать руками, увидеть гла-
зами. Посади дерево и построй дом, напиши книгу и спой песню, отдай лю-
дям плоды трудов своих и появится смысл в существовании капельки все-
ленского разума, которая себя называет "Я".

Глава тринадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава тринадцатая
Я отъелся. И странно было ходить, задевая углы. Тело стало больше, а в голове
оно прежнее. И притяжение земное возросло - далеко не прыгнешь.
Я отоспался. Уже не боролся с собой после обеда, а раздевался и в
теплых носках залезал в кровать. Приятно на сон грядущий вспомнить сту-
дию, подвал, ребят... все где-то там... далеко...
Что еще? С соседями не общался, Болотников перебрался в другую палату
- не поладил с нашим лечащим врачом, да и из сопалатников никому ни до
кого - своих забот хватает. Выписался, залечившись, Коля Хусаинов, кро-
вельщик. Опять полезет на верхотуру стучать деревянным молотком рядом с
пропастью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55