..
Тамара посмотрела на меня, глаза ее сузились зло:
- Молчишь?.. Сказать нечего?.. Кстати, Замойский звонил вчера, позд-
равлял с Новым Годом, хотел встретиться. Я вцепился руками в скамейку:
- Ну, и что ты ему ответила?
Тамара задохнулась от смеха:
- Вот и пришла с тобой посоветоваться. Может, так и сделаем? Выйду
замуж за Замойского, а встречаться буду с тобой? Чем не вариант?
- Замолчи!
- Не ори на меня. После того, что произошло, я теперь - вольная пти-
ца. И нет у тебя больше Тома, и нет у тебя больше дома...
- Тебе мамаша говорила, что ты - дура? Что зря за меня замуж выскочи-
ла? Так вот, она, как всегда, права. Дура ты и есть! Кукла бесчувствен-
ная, глаза мои на тебя не смотрели бы...
Я вскочил и пошел к дверям диспансера.
- С Новым Годом! - донеслось мне вслед.
Я не повернулся.
Не помню, как разделся, как пролетел по лестничным маршам. Хорошо,
хоть в палате было пусто. Титов ушел на процедуры.
С Новым Годом! С Новым счастьем! Ничего себе начался годик, что же
будет в декабре? И откуда иллюзия такая неистребимая у людей - обяза-
тельно верить, что все беды останутся в старом году? Да ничего подобно-
го! Новый год - новые беды. Не сотвори себе кумира, сказано в Писании.
Древняя, как человечество, мудрость и предупреждение от ошибки, которую
вновь и вновь повторяет каждое новое поколение. Я люблю и полностью без-
защитен, обнажен для любого удара с ее стороны. Холод равнодушия обжига-
ет намертво удивительные оттенки чувства, которые живы только под солн-
цем любви и которые даже не подозревают, что есть на свете холод... В
такие минуты я бросаюсь к бумаге, как молния к громоотводу, к авторучке,
как к шприцу с обезболивающим уколом. С Новым Годом, с новым счастьем...
Новогодняя ночь, над миром простертая, будь проклята! Помелом разри-
сованы стекла - будьте прокляты! И шампанское-гази-ровка - будь прокля-
та! Ми-шу-ра отношений, мат, а как больно... Я не пьян, как блюющий сол-
дат, я трезвее полюса. Раз никто не свят - пусть. Расстегните нейлон,
вскройте бумажники, рассыпьте письма, фотографические карточки, мы живем
в Системе Карточек. Старый год был урод. Оттолкнуть ластами рук - про-
щайте! Ошибаетесь, ушибаясь - не мешайте! Я хочу последнюю почесть от-
дать - и прощайте! Но только часть, как участие, понимаете? Ты - не та,
я - другой, я иду стороной иной. В новый путь я хочу без пут. А начав
подозревать, мы не можем удержаться: доказательств. До-ка-зательств! Мы
влезаем в обязательства, не желая обязательств. Я кричу! Барабанами ти-
шины по мембранам расставленным - бей! Кислоту по ранам растравленным -
лей!..
...Эх, Тамара, Тамара! Что же мы с тобой наделали, а?..

Глава двадцатая


--===Северный ветер с юга===--


Глава двадцатая
Есть такие промежутки времени, когда и ни туда и ни сюда - времени слишком
много, чтобы бездельничать в ожидании, и слишком мало, чтобы заняться чем-то
путным. В больнице такое время - после дневного сна, перед ужином, где-то с
пяти до семи вечера. Можно погулять, да суетно одеваться, обуваться, на улице
холодно, темно, неуютно, можно сыграть в шахматы или домино, убить, растратить
время, но ничего мне не желалось в тот вечер. Я сидел на диване в холле и, о
чем бы ни подумал, незаметно для себя возвращался с утренней ссоре с женой. Ну
и иди ты замуж за своего Замойского...
Так продолжалось до тех пор, пока мне не стали мерзкими и диван, на
котором я сидел, и чехол серого полотна и его недомашний запах. Надо
сбить настроение, надо, я встал и пошел в палату, взять ли книгу или
коснуться пером бумаги - все равно. В палате были только двое. Титов,
что попал к нам из психушки и навестившая его жена. Посетители в больни-
це всегда выглядят инородно, как экскурсанты в белых халатах в каком-ни-
будь цехе. Жена Титова сидела на стуле между кроватями, у ног ее стояла
сумка. На кровати, по-турецки сложив ноги и свесив голову, сидел Титов.
Слезы текли по его небритым желтым щекам, он их размазывал пальцами, но
они опять наполняли влагой свои русла.
- Не хочу, не хочу, не хочу... - тихо давился Титов.
- Подыхать не хочется? Ничего, может, еще погуляешь, - с равнодушной
усмешкой сказала жена. - Ты от меня гулял, да еще как, удержу не было...
Титов, очевидно, не понимал в своей одинокой смертной тоске, что ему
говорит эта рядом сидящая, но бесконечно далекая и чужая женщина, с ко-
торой он прожил жизнь, и текли слезы, и качалась голова, и слышалось
раздавленное:
- Не хочу... не хочу... не хочу...
- Слышь, Дмитрий? - медленно спросила она, словно с трудом припомнила
она. - Роман Борисович велел купить тебе гематоген, это детям дают, если
у них кровь плохая. Говорит питательно, вот я девчонкам своим и куплю.
Тебе-то принести?
Ответа я не слышал. Какое тут перо, какая бумага! Здесь костлявая си-
дит на больничной койке, это же ясно, как дважды два... Эх, халаты мои
белые...

Глава двадцать первая


--===Северный ветер с юга===--


Глава двадцать первая
- Новый год, порядки новые, колючей проволокой лагерь обнесен, - пел Леха.
Он стоял на кровати, как на эстраде, в белой рубашке и в белых
кальсонах.
- И почему ты всегда одеваешься, стоя, как цыган на телеге? - спросил
его Семеныч.
Леха ответить не успел. Вошел Роман Борисович, старшая медсестра,
сестра-хозяйка, дежурная медсестра. Что-то не то, что-то будет. Так и
оказалось. Новый год раздаривал свои подарки и далеко не все им радова-
лись.
- Ага, Шатаев, очень кстати, одевайтесь и, как там у вас говорится, с
вещами по городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55