А откуда у него импортный японский ми
крокалькулятор, которым он считает на ходу, по дороге на работу и с работы
? Он что, думает, его жалкой зряплаты вместе с нищими премиями хватит на жи
знь? Кто надрывался и изнашивался в табачной вони по двенадцать часов за
паршивые чаевые? Кто губил здоровье, чтобы свить элементарное человечес
кое гнездо? А кто нахлебничал, воображал из себя мыслителя века? Конечно, в
есь следующий день (невыход) Ц повязанная полотенцем голова, стоны, охи: о
н, мол, довел. Как будто он вчера после смены заставлял ее смешивать коньяк
, ликер и водку. Он, простота и вправду виноватился. Выпрашивал отгул и суе
тился. Бегал за тортом и шампанским, просил забыть вчерашнее, то есть свои
дерзости. К концу дня она взбадривалась, приходили гости и все начиналос
ь сначала. И вот однажды он взбунтовался. Сам не может понять: то ли потому,
что она, раскрасневшись, с капельками пота на верхней губе, сидела на коле
нях у некоего Кучеренко, директора гостиницы, и даже не потрудилась при в
ходе мужа натянуть на толстые колени задранную юбку; то ли потому, что его
вчерашними чертежами застелили винные лужи на скатерти и полу. Но бунт е
го был страшен. Он слабо замахнулся портфелем Ц как воробей чирикнул. Он
а как завизжит Ц чем-то ему в голову. Этим чем-то оказался утюг, стоявший п
очему-то на приемнике. Просто ничего другого, полегче, не подвернулось. Эт
о уж не ее вина. До клинической смерти, правда, не дошло, но хлопот было. Слов
ом, первое, что он сказал соседям, осознав себя, было подавать ли на жену в с
уд. С тех пор уже многие успели выписаться, многие Ц снова испытать прочн
ость своей черепной кости, а больной Чикин все спрашивал. Каждый, кто пост
упал в палату или приходил в сознание, видел над собой его вопрошающее ро
бкое лицо.
Муж-автокрановщик, когда к нему вернулась речь, высказался в том роде, что
их без всякого суда надо топить в мешке.
Кто-то из дальнего угла, похожий на китайца (узкие глаза на отекшем лице), с
лабым, но убежденным голосом объяснял, что есть даже бабы, которых специа
льно подсылают провоцировать авторитетных руководящих работников, что
бы их компрометировать. Он лично, например, порядочный человек, семьянин,
в верхах на хорошем счету. А к нему подослали. У него и в мыслях ничего тако
го не было, а она прокати да прокати. Он с подчиненными работницами строг,
но невежливым нельзя же быть. Он и повез. Его подкараулили на шоссе челове
к десять, вооруженные до зубов. Но он им показал. У него хоть глаз не видит, и
з них тоже кое-кто так и не встал. А с машиной что сделали, гады, изуродовали
от бессильной злости. Это запланированное вредительство, вот это что…
Муж-автокрановщик даже есть перестал с ложечки, с которой его кормили, и п
однатужился на локте, не веря глазам и ушам. У него сил хватило метнуть в с
торону китайца тарелку с остатками супа, но она упала в постель лейтенан
та с теннисным мячом и облила его. Муж сам тоже рванулся, но только упал с к
ойки, рыча и ругаясь, раздирая повязки. Поднялся гвалт, донесли главврачу.
Доктор Рыжиков схватил выговор.
«… Но допускать в больничной палате пьяные драки, как в каком-то низкопро
бном ресторане?!..» Это из выступления на чрезвычайной планерке возмущен
ной до глубины души Ады Викторовны.
Вдобавок у доктора Петровича была опасная привычка выражать свои тайны
е мысли молниеносным рисунком. В кармане халата у него вечно торчал блок
нот с излюбленной толстой бумагой и прятался жирный черный карандаш-сте
клограф, вернее Ц огрызок стеклографа, за которым охотились все медсест
рички, так как тушь тогда была импортной роскошью и девушки красили веки
карандашами. Чтоб не соблазнялись и не крали, он стал ломать их на огрызки
помалопривлекательней. Доставала ему эту редкость по своим каналам рыж
ая кошка Лариска Ц из жалости к таланту. Доктору Рыжикову всегда казало
сь, что собеседники не понимают его невнятных объяснений, и для полного п
онимания он пририсовывал.
Ц … И вы дождетесь, что нас с вами повесят на одном суку, Ц пригрозил толс
тым пальцем с почти ликвидированным ногтем патриарх Иван Лукич.
После этого его любимица Ада Викторовна, осмотрев, как всегда, помещение,
обнаружила на месте доктора Петровича содрогающий душу рисунок. На длин
ном и прочном, очень удобном суку высокого стройного дерева бок о бок, ряд
ышком, плечо к плечу, висели погрустневшие Иван Лукич (бородка тупым клин
ышком набок, апоплексическая лысина, язык прикушен Ц ошибиться невозмо
жно) и доктор Рыжиков (берет набок, нос картошкой, язык прикушен Ц ошибить
ся невозможно).
Ц То-то я смотрю, вы говорите, а они там хихикают. Он их развлекает, видите
ли, Ц скорбно сказала любимица.
Иван Лукич побагровел, его дыхание утяжелилось.
Ц Самое печальное, Ц с ангельской кротостью сложила руки Ада Викторов
на, Ц когда у людей нет ничего святого. Ни чести коллектива, ни нашего гер
оического прошлого.
Это был прямой намек на партизанскую биографию Ивана Лукича, которая явл
ялась гордостью всей больницы и города. Пальцы патриарха с хрустом сжали
гнусную бумажку. Но это пока был не взрыв. Это тикал взрывной механизм.

5

Ц А вы ее любите? Ц спросил он в ответ.
Можно ли любить коротконогую грузную бабу в фиолетовом парике, с табачно
-алкогольным перегаром изо рта, которая врезала тебе электрическим утюг
ом в лоб?
Но Чикин понял доктора и подумал не об этой, а о другой. О ясных голубых гла
зах и черных кудрях. О стройных ножках и ангельской шее, сразивших в завод
ской столовой не одного инженера и техника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132