Подумать только!
— Шайены убили моего па, а потом усыновили меня, — совершенно не к месту брякнул я.
— А я никогда не видел своего отца, — вздохнул Лавендер. — Хозяин продал его кому-то еще до моего рождения.
И тут меня словно прорвало. Я рассказал ему об Ольге и Гусе, Солнечном Свете и Утренней Звезде, Денвере, Диком Билле, Амелии и, конечно, Уошито.
— Да-а… — протянул Лавендер, когда я закончил. — Никогда не думал, что быть белым так трудно.
— Не всем. Возьми хоть Кастера. Он не только всегда отлично знает, где его семья, но и может позволить себе взять ее на войну.
— Да, — согласился Лавендер и посмотрел на меня немного виновато.
— Он тебе нравится? — догадался я.
Негр выбил трубку и тихо ответил:
— Знаешь, Джек, он всегда хорошо со мной обращался. Так за что же мне его не любить? Не забывай, он всего лишь солдат.
— Который хорошо умеет убивать.
— И умирать, если до этого дойдет… Джек, ты не напишешь за меня завещание? Я ведь неграмотный.
Я отправился по слабо освещенному лагерю в поисках карандаша и бумаги. Карандаш я вскоре одолжил у одного солдата, но чистых листков у него не оказалось. Тут мне на глаза попались два офицера, и я направился к ним.
Это были братья Макинтош, Уоллес и Годфри, возвращавшиеся из штаба, где Кастер собирал весь командный состав, чтобы держать совет. Событие само по себе беспрецедентное, поскольку до сих пор молодой генерал полагался исключительно на свои собственные решения. Раньше он не спрашивал, а приказывал.
Братья выглядели немного подавленными.
— Вот ведь сукин сын, — сказал один. — Интересно, зачем ему это понадобилось?
— Годфри, — ответил Уоллес, — помяни мое слово, Кастера убьют.
— С чего ты взял? — удивился Годфри.
— Он никогда еще не говорил с нами так.
Макинтоши переглянулись и умолкли.
Я чуть было не сунулся к ним за бумагой, но тут появился капитан Киф, и я обратился к нему.
Киф был ирландцем и до своего приезда в Америку служил в личной охране римского папы.
— Да, конечно, — ответил он мне, — сходи к Финегану и скажи, что я велел дать тебе листок из моих походных письменных принадлежностей.
Финеган был его денщиком, который, по словам Батса, хранил в форте Линкольн все деньги Кифа, чтобы капитан не упился до смерти. «Он терпеть не может, когда его называют денщиком, предупредил меня Батс, — но обожает слово „ординарец“.
Я поблагодарил и собрался уходить, но Киф спросил:
— Собрался завещание писать?
— Как вы узнали?!
Он расхохотался:
— Прошлой ночью я и сам этим занимался. Правда, до этого мы с Томом Кастером и Колхауном играли в покер, так что наследникам не много достанется.
— Зачем же тогда было марать бумагу? — улыбнулся я в ответ.
— Да, боюсь, что пора, — в тон мне сказал Киф, но глаза его погрустнели.
Я взял у Финегана бумагу и вернулся к Лавендеру. Мы оба написали по завещанию, оставляя друг другу все, чем владели, но тут возник вопрос, кто из нас будет их хранить, ведь и меня и его могла подстерегать скорая смерть.
— Сложи их, положи в коробку от патронов и отдай Кровавому Ножу. Так будет сохраннее, — решил наконец Лавендер.
— Но почему ему? — удивился я. — Он, как и мы, будет в самом пекле!
— Только не он. Кровавый Нож — трус, да и все ри таковы. При первом же выстреле он сбежит и остановится только у реки Миссури.
Но никто, ни белый, ни черный, не может видеть будущее. Случилось так, что Кровавый Нож погиб одним из первых. Что же до наших завещаний, то я их сжег. Проснувшийся во мне индеец настойчиво твердил, что таскать такую бумажку в кармане, идя на бой, — самая скверная примета. Я не был так беззаботен, как капитан Киф, возможно поэтому меня, в отличие от него, и не убили.
На другой день мы продвинулись еще на тридцать миль вверх по ручью, на этот раз уже по свежему следу индейцев. Я по-прежнему возился в арьергарде с треклятыми мулами, которые так медленно перебирали своими копытами, что основная колонна опередила меня на несколько миль. Дорога была уже вся изрыта железными подковами, но я все же без труда определил, что до нас здесь прошло не меньше четырех-пяти тысяч лакота (то есть сиу). Следы их коротких стоянок (остывшие кострища, круги от бесчисленных палаток) раскинулись ярдов на триста.
Помимо ри с нами было несколько разведчиков кроу, знавших язык сиу и кое-как изъяснявшихся по-английски, так что мне не имело никакого смысла вновь предлагать Кастеру свои услуги. Я и не пытался, по крайней мере до одного разговора с лейтенантом, командовавшим охраной обоза.
Во время одной из многочисленных остановок, когда мы поправляли тюки и ящики с припасами на спинах упрямых мулов, я, показывая на широкий след очередного индейского лагеря, сказал лейтенанту:
— Большая стоянка.
Он лишь снисходительно улыбнулся в ответ.
— Это та, что обнаружили ри и кроу? — поинтересовался я.
— Не думаю. Если бы ты прожил на границе столько, сколько я, то научился бы делить на три достоверность рассказов так называемых «дружественных» индейцев. Эти кроу неплохие парни, но совсем не умеют сражаться, а у страха, как говорится, глаза велики.
До сих пор я много говорил о своей тревоге за шайенов и за солдат, но ни словом не упомянул о растущем страхе за собственную шкуру. Я бросил поганых мулов и вскочил в седло своей лошадки, а лейтенант, решив, что я дезертирую, крикнул мне вслед:
— Эй, не будь дураком! Пропустишь классное зрелище!
Но он ошибся, я направлялся к голове колонны. Но Кастера я там не нашел, он отправился еще дальше в сопровождении нескольких офицеров. Я погнал свою лошадку галопом, но так и не нашел генерала, зато встретил возвращающихся разведчиков кроу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133