— Но ведь ему может быть сто одиннадцать лет. Вы и это станете отвергать, доктор Тэг? — возразил я.
Тэг улыбнулся:
— Странно вы ставите вопрос, сэр. Да, ему действительно может быть столько лет. Ну и что? Это не имеет никакого отношения ни к моим утверждениям, ни к вашим собственным сомнениям. Мы располагаем специальной медицинской аппаратурой, позволяющей с известной степенью точности установить возраст человека. Есть ряд показателей. Так, например, у ребенка…
Я выхватил носовой платок как раз вовремя, чтобы не чихнуть в воздух. Проклятые пыльные герани. А предписанные мне после операции капли для носа остались за сотню миль. Перегородка нещадно разболелась. И тут меня осенило. Я понял истинный смысл истории мистера Кребба о том незадачливом парне, выпоротом индейцами: каждый из нас рано или поздно попадает в ситуацию, в которой ведет себя либо как трус, либо как герой. Горстка людей, брошенная судьбой в кровавую бойню при Литтл Бигхорне, навсегда покрыла себя неувядаемой славой, являя образец стойкости для тысяч обыкновенных людей, чьи самые острые переживания в жизни связаны с попыткой обокрасть их жилище, со спором на пляже с каким-нибудь громилой или с отсутствием под рукой обезболивающих капель для носа.
Я открыл кран над нержавеющей мойкой доктора Тэга, набрал в горсть воды и втянул ее обеими ноздрями. От этого сомнительного водолечения боль отступила на время, но в последующие три четверти часа новые взрывы непрестанно сотрясали мой бедный нос, его раздуло, а глаза превратились в слезящиеся щелочки. Простуженный японец, да и только. Но я не дрогнул.
Как выяснилось, интересы доктора Тэга лежали исключительно в области финансов, вернее в благоустройстве и поддержании мервиллского приюта вообще и отделения психиатрии в частности. Медицинская наука способна определить возраст ребенка практически задаром, но в случаях со стариками требовала денег. Кресла-каталки также с неба не сыпались. Служащим вроде миссис Бар, не говоря уже о настоящих медсестрах и сиделках, необходимо было платить. Даже упомянутые выше герани пробивали изрядную брешь в бюджете.
Мне раньше и в голову не приходило вспоминать, что мой отец на дружеской ноге со многими законодателями штата. Не знаю уж, хватал ли доктор Тэг звезды с неба на своей профессиональной ниве, но он выказал незаурядные задатки ловкого политика. Результатом нашей недолгой беседы в его кабинете, где все вплоть до мелочей было сделано из металла, явилось то, что я согласился обсудить с отцом пути увеличения государственных ассигнований на приюты для престарелых. Со своей стороны, доктор Тэг посвятил меня в отчеты рентгеновского и химического обследований Джека Кребба, в ходе которых было установлено количественное содержание кальция в его старых костях. Согласно приговору ему было «определенно за девяносто».
Не уверен, что Креббу удалось бы справиться с Тэгом даже с помощью такого проверенного миротворца, как крупнокалиберный кольт. После недолгого размышления я решил нарушить свое обещание и не стал писать отцу. Видимо, ни доктор Тэг, ни его шеф не предполагали подобного вероломства, поскольку на протяжении пяти месяцев, нанося практически ежедневные визиты Джеку Креббу, я встречал в коридоре то одного, то другого, а то и обоих вместе. У нас даже вошло в привычку обмениваться фразами:
— Ну, как ОНО выглядит, сэр?
— Превосходно, доктор.
Мне не доводилось бывать в Мервилле с начала лета 1953 года, когда этот дежурный вопрос прозвучал в последний раз.
Теперь несколько слов о композиции предлагаемых вашему вниманию мемуаров. Изначально они представляли собой пятьдесят семь катушек магнитофонной ленты с записью голоса Кребба. С февраля по июнь 1953 года я садился рядом с ним каждый вечер и включал магнитофон, подбадривая старика вопросами всякий раз, как его энтузиазм начинал падать.
В конечном счете это его книга, и я горд, что помог ей появиться на свет. Местом наших бесед была его крохотная спаленка, обставленная серой металлической мебелью и насквозь пропахшая испарениями кухни, располагавшейся двумя этажами ниже. Конечно, застекленный балкон-оранжерея, где я увидел его впервые, вполне бы подошел, если бы не моя несносная аллергия на растения и боязнь, что нас там будут постоянно отвлекать другие «постояльцы» и врачи.
Кроме того, мистер Кребб слабел на глазах. К марту он уже не вставал с постели. К июню, когда записывались последние пленки, его голос был уже еле различим, хотя мозг продолжал интенсивно работать. А двадцать третьего числа того же месяца, войдя в комнату, я увидел, что его взгляд уже не может сфокусироваться на мне… Старый разведчик подошел к концу своей тропы.
Выписавшись из отеля, где я прожил все пять месяцев, я отправился на похороны, ожидая, что буду там единственным плакальщиком, — ведь друзей у покойного не было, — но ошибся: на кладбище явились едва ли не все подопечные приюта, храня на лице, по обычаю стариков, выражение мрачного удовлетворения.
Погребение состоялось 25 июня 1953 года, в день семидесятисемилетней годовщины битвы при Литтл Бигхорне. В смерти, как и в жизни, Джек Кребб не изменил себе, но это совпадение стало последним.
Теперь о самом тексте: он полностью принадлежит мистеру Креббу и дословно записан с магнитофонных пленок. Я ничего в нем не менял, а лишь расставил необходимые знаки препинания. Однако следует признать, что я и не пытался воспроизвести особенности голоса покойного или его своеобразное произношение, за исключением, пожалуй, лишь приведенного выше письма.
У него был дар прирожденного рассказчика, в противном случае я бы никогда не справился с бесконечным нагромождением имен и событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133