Шайенов пока не было видно, но все прекрасно понимали, что это лишь отсрочка. Быстро выбрав из уцелевших пожитков самые необходимые, мы собрались спуститься к реке Арканзас: на том ее берегу высились песчаные холмы, в которых можно было укрыться до подхода войск из форта Ларнед. Сама река, по счастью узкая и мелкая зимой, уже покрылась тонким льдом, что сулило надежду на успешную переправу. Когда все были готовы, я вдруг заметил, что среди нас нет Черного. Дилижанс не перевернулся (поэтому никто не пострадал), а так и стоял, накренившись под углом на один бок, а невдалеке распряженные лошади щипали сухую колючую траву.
Черный по-прежнему сидел внутри экипажа, тупо смотря прямо перед собой и даже не изменив позы. Я окликнул его. Безрезультатно. Тогда я помахал рукой прямо у его носа, но глаза этого типа никак не отреагировали на мой жест. Я вздохнул, вытащил у него из-за пояса кольт, выгреб из карманов патроны и попытался отыскать хоть какие-нибудь документы. Таковых не оказалось.
Он умер от разрыва сердца, и уже, вероятно, давно. Причиной тому послужил то ли страх, то ли что-то еще, но я не стал говорить об этом остальным, уже собравшимся на берегу и с нетерпением ожидавшим меня.
Мы перешли реку без приключений, если не считать промоченных в ледяной воде ног, и спрятались среди холмов, когда увидели, что шайены уже подъехали к брошенному дилижансу. Сначала они, на всякий случай, окружили его и обстреляли из трех имевшихся у них ружей, а затем спешились, выволокли тело Черного, раздели его, скальпировали и, привязав к хвосту одной из наших лошадей, бросили на произвол судьбы.
Большинство воинов напялили на себя предметы женского туалета. Прерия пестрела модными шляпками и яркими шейными платками, а тот, кому досталась Ольгина ночная сорочка, гордо расхаживал в ней, стянув под грудью шнурком. В противном случае она неминуемо свалилась бы на землю, поскольку невежественный оболтус принял короткие широкие рукава за штанины. Как выяснилось, не все флаконы с жидкостью для волос разбились: несколько индейцев пили их содержимое прямо из горлышка, и я не без задней мысли стал расспрашивать коммивояжера о возможных последствиях. Тот больше уже не мог торговать своим зельем и сказал правду подкрашенная вода, ничего больше. Его ответ вызвал во мне смешанные чувства.
Вскоре шайены заметили наши следы через реку.
Мы заняли оборону на вершине самого большого холма, закрывая собой Ольгу и маленького Гуса, и распределили оружие. К счастью, копаясь в вещах, мы обнаружили карабин и несколько револьверов. Свой кольт я отдал коммивояжеру, который оказался вовсе не трусом, а себе оставил пушку Черного Карабин достался кучеру, а его напарнику — пара револьверов. У шайенов было лишь три ружья, и я не без основания полагал, что не все они в идеальном состоянии.
Я велел всем беречь патроны и целиться каждому в «своего» врага, из тех, что уже пересекали ледяную кашу реки Когда шайены пустили своих лошадей в галоп, мы дали залп.
Незнакомый тяжелый кольт подвел меня, и пуля лишь срезала белую верхушку орлиного пера, не причинив индейцу никакого вреда. Перч и кучер оказались удачливее: один подстрелил лошадь, а пуля второго пробила руку другому индейцу, и тот с воплем выронил лук.
Этого оказалось достаточно, чтобы поубавить их боевой дух, и они вернулись на свой берег, поглядывая в нашу сторону, но не рискуя приближаться.
Тем не менее в их поведении мне почудилось что-то странное, я перевел взгляд на самый край нашего берега и успел заметить тень, шмыгнувшую под прикрытие кучи песка. Индеец, лошадь которого подстрелил Перч, выбрался на сушу и теперь, сжимая томагавк, двинулся в обход нашего холма. Я выстрелил и снова промахнулся, но, когда краснокожий решил перебежать к другой песчаной куче, у меня над ухом рявкнул карабин кучера, и индеец свалился мертвым. Кокетливая яркая шляпка откатилась в сторону и замерла, а ее кружевами и тесемками играл ветер.
С противоположного берега до нас долетели слова боевой песни. Понял их, разумеется, только я, и значили они, что Люди не уйдут, пока не убьют врага или не умрут сами. Вслед за этим шайены предприняли новую атаку, но снова были отброшены нашим огнем. Двое из них навсегда остались в реке, видимо, их заклинания и амулеты оказались бессильны против белых пуль. Но и у нас появились раненые: стрела пробила Перчу плечо.
К заходу солнца индейцы собрались на своем берегу. Зная их, я вздохнул с облегчением: нас оставили в покое до утра. Становилось все холоднее и холоднее. Шайены завернулись в одеяла, развели костер и как ни в чем не бывало принялись ужинать. Нам эта роскошь была недоступна.
Мы сидели в темноте, ледяной ветер крепчал, и мороз пробирал нас до костей У Перча сильно болела рана, и он не мог уже наступать на левую ногу, которая, лишившись сапога и промокнув в воде Арканзаса, посинела и сильно опухла. Но скотовод мужественно держался, не досаждая нам жалобами и стонами.
Ольга вела себя, как ангел. Она прекрасно видела, в каком отчаянном положении все мы находимся, и пыталась помочь, чем могла. Перевязав Перчу рану, жена молча отошла в сторону и плотнее укутала заснувшего малыша. Всех нас спасала только зимняя одежда, но никто не знал, как долго мы сможем продержаться без пищи. Слава Богу, кучер успел прихватить огромную флягу с водой, и нам, по крайней мере, не надо было спускаться к реке.
Требовалось что-то предпринять, и немедленно. Я решил отправиться в форт Ларнед, находившийся милях в сорока от нас, но через пять миль была станция дилижансов, и я мог раздобыть там лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133