Наверняка туда заходит не больше десяти посетителей в год.
– Это совсем не похоже на Лувр. В античном отделе Метрополитена наверняка есть нечто подобное, – заметила я, напрягая то, что осталось от моих мозгов. – Получится, что мы не увидели ничего того, что есть только в Лувре, и что мы ответим, если нас спросят?
– Но только подумай, как уютно это звучит – склеп, гробница. Они будут в нашем полном распоряжении.
– Майк, – сказала я предостерегающе, поняв, что у него на уме.
– Это не запрещено законом, радость моя. Мне просто необходимо тебя поцеловать.
– Мне тоже, но я не могу кататься по полу в общественном месте, – с сожалением сказала я. – Слушай, а может, быстро сбегаем посмотрим на Венеру Милосскую и Нику Самофракийскую? Ведь это самые популярные экспонаты.
– Тогда надо зайти и к Моне Лизе. Шедевр из шедевров.
Можете мне поверить, в Лувре ничего быстро не делается, если только вы не захватили с собой ролики. Эти карты, на которых все кажется близко, страшно обманчивы. Пока мы шли от Венеры Милосской к крылатой Нике, а потом к Моне Лизе, нам пришлось обойти почти весь музей. Взглянув на толпу, которая обступила какую-то картину, и решив, что это наверняка и есть Мона Лиза, мы вышли в длинную галерею с окнами на Сену. Называлась она Большая галерея и вела, если верить указателям, к выходу.
– Теперь я точно знаю, почему никогда не ходил сюда раньше, – сказал Майк. – Это место чересчур велико для меня. Больше часа в музее – и уже невозможно воспринимать то, что видишь. А мы, боюсь, превысили этот лимит.
– Ну почему я не послушалась тебя и не согласилась на гробницу? – простонала я.
– Потому что ты – настоящая леди, тонкая и изысканная, и я тебя за это уважаю.
– Я – леди? И ты меня уважаешь?
– Да, но мне не хотелось бы, чтобы ты слишком долго оставалась такой.
– А когда ты хочешь, чтобы я перестала ею быть?
– Я тебе скажу, вернее, мне даже не придется говорить, ты сама поймешь.
– Прекрати со мной так разговаривать, а то я становлюсь словно не в себе, а мы даже еще не вышли отсюда.
– Не в себе? Голова кружится? Хочешь, я возьму тебя на руки?
– Нет, не в этом дело. Просто рассудок теряю. – Я взяла его руку, поднесла к своим губам и лизнула ему ладонь.
Он подпрыгнул вверх метра на полтора.
– Не делай так!
– Я просто хотела показать, что я имею в виду.
– Это нечестно. Я тоже знаешь что могу устроить, прямо на глазах у всех! Ох, Фрэнки, как ты думаешь, этот зал когда-нибудь кончится?
Мы неслись как сумасшедшие и только успевали читать имена на стенах.
– Джотто, Фра Анжелико, Боттичелли, Беллини, Ван Дейк… Только не смотри, не останавливайся, а то мы отсюда никогда не выберемся. У них что, нет сострадания к ближним? Они что, даже представить себе не могут, что у людей есть другие дела, помимо рассматривания картин? Черт бы побрал этих французов, если они в тебя вцепились, нипочем не отстанут.
– Кранах, Гольбейн, Тьеполо, Гойя… – Я стала задыхаться, потому что мы почти бежали.
– А тебе не кажется, что мы пропустили выход? – спросила я некоторое время спустя и остановилась – вокруг уже никого не было.
Мы в ужасе переглянулись. Не видно было даже служителей, а за нами простирался бесконечный зал, конец которого можно было разглядеть только в телескоп. Перед нами был зал с Эль Греко и другой конец здания, окна которого выходили уже на сады Тюильри и две лестницы, одна, судя по указателям, к скульптурам, другая – к Галерее этюдов.
– Наверное, мы умудрились его проскочить. Или это ловушка, и никакого выхода здесь нет, – мрачно сказал Майк.
– По какой лестнице пойдем?
– Я не верю ни одной. Так можно проблуждать весь день. Когда я был бойскаутом, нас учили возвращаться тем же путем.
Я разрыдалась.
– Детка моя маленькая, не плачь. Я понесу тебя на руках, – сказал он, прижимая меня к себе.
– Нет… нет… у меня все в порядке с ногами, я могу идти… Я просто представила тебя в бойскаутской форме… Ты, наверное, был такой хорошенький… – всхлипывала я.
– Ты просто устала, вот и все.
– Признайся, что ты был хорошенький, – потребовала я сквозь слезы.
– Ну, не знаю, наверное. Если ты перестанешь плакать, я подарю тебе свою детскую фотографию.
– Нам что, действительно придется идти в обратную сторону? – спросила я жалобно.
– Или заночевать здесь. Слушай, у меня идея. Если ты не хочешь, чтобы я нес тебя на руках, тогда просто гляди в пол, а я тебя поведу. Ты устала из-за картин, мелькающих перед глазами.
– Ладно. Я прикрою глаза рукой. Пусть думают, что у меня разболелась голова от переизбытка впечатлений. Кажется, это называется синдром Стендаля.
Майк оказался прав – обратный путь был легче. Я умудрилась все-таки одним глазком взглянуть на волшебного Боттичелли и царственные руины Тьеполо. Грех было не взглянуть, раз уж мы здесь оказались.
– Вот указатель «К выходу»! – воскликнул Майк после того, как мы прошли добрых полмили.
– Ну на него-то мне можно посмотреть?
– Нет, а то у тебя сердце разорвется. Мы могли свернуть направо сразу после Фрагонара и спуститься по лестнице прямо к буфету. Этот чертов указатель повернут в другую сторону, поэтому мы его и пропустили.
– Буфет? – переспросила я в ужасе. – Ты что, собирался пропустить буфет?
– Теперь тебе понятно, почему из меня не вышло командира бойскаутского отряда? – спросил он уныло.
Мы съели по два огромных сандвича с ветчиной и сыром и с божественным французским хлебом, выпили по две чашки кофе с молоком и спустились по лестнице около выхода, которого я уже и не чаяла увидеть.
Мы стояли на улице, дышали живительным воздухом, и тут я вдруг поняла, что почему-то ужасно стесняюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109