В самом этом процессе заключено нечто, свойственное ожиданию: медленный ритм однообразных движений, молчание…– Привет, Джоан, – сказала я.– Привет, – без всякого выражения отозвалась она. – Благополучно проводили Сасси?– Да. – Мои движения стали кругообразными.– Хорошо, – так же безразлично обронила она. Мне ничего не оставалось, как совершить непоправимый шаг, спросив:– Ну, как дела?В ожидании ответа, отлично зная если не его суть, то тон, каким все будет высказано, я думала: должна же она хоть когда-нибудь мыть эти свои чертовы волосы – но когда? Что же ей, стремглав лететь домой в пятницу вечером, совать голову под душ, все выходные ходить чистенькой, сияющей и очаровательной только для того, чтобы в понедельник, по возвращении сюда, снова превратиться в туже пыльную мышь с засаленными волосами? Она работала у меня с тех пор, как окончила школу, то есть более десяти лет, и за все это время я не припомню ни единого случая – я с еще большим остервенением принялась тереть стекло, – когда бы от ее волос пахло шампунем и они блестели. Кроме нее у меня служил еще Рэг, выполнявший почти все столярные работы. У него косил глаз. Неужели мне на роду написано быть окруженной уродством? Неужели я обречена выслушивать их исповеди, вздыхать и качать головой, не имея возможности избавиться ни от затхлого запаха ее волос, ни от неуютного ощущения, которое испытываешь оттого, что не знаешь, куда смотрит Рэг, когда говорит с тобой? Отдающийся в голове гулким эхом ответ был – да!Услышав, как Джоан вздохнула, я выжидательно подняла голову и поняла, что разгадала знак правильно. Мах, вступительный мах. И вдруг вместо того, чтобы принять предстоящее как неизбежность – за столько лет я уже привыкла ко всевозможным вариациям того, что она собиралась сообщить, – я почувствовала, как во мне закипает ярость.– Господи, тетушка Эм, какие же сволочи эти мужики!..Ну вот. Снова завела свою песню. Так я и знала.– Представляете, что он сотворил в субботу? – Она сделала паузу.И тут случилось нечто неожиданное. Вместо того чтобы сказать: «Нет, не знаю, расскажи» или «Ох, ты моя бедняжка…», как всегда делала добрая тетушка Эм, я выпалила не то что неприветливо, а прямо-таки язвительно:– Нет, Джоан, не знаю. Что же такого сотворил этот овощ в субботу? Изжарил кенара в микроволновке?Джоан посмотрела на меня. Мах. Взгляд был удивленно-обиженным. Рот так и остался открытым, но из него не вылетело ни звука. Что ж, вот и прекрасно. Испытывая невыразимое мстительное удовольствие, я продолжила, считая на пальцах:– Джоан, я уже наслышана о Шоне, Роберте, Лусиане, Енохе. Теперь еще один, точно такой же, как все предыдущие. Какой из известных сценариев был разыгран на сей раз? Дай догадаюсь. Он валялся в постели до трех часов дня? Чинил свой мотоцикл твоим хлебным ножом? Когда он встал наконец в три часа, ты обнаружила, что в постели он был не один? – Мой голос звенел. Пучок волос, похожий на паклю, свесился снова, она опять стала одноглазой. – Надел твое любимое белье? Не хочет пополам платить за телефон? Съел кенара, зажаренного в кляре из дерна?Мах – и она глухо сказала:– Да, он изменил мне с другой. – Волосы упали, закрыв глаз.– Меня это не удивляет! – крикнула я. – Тебе следует чаще мыть голову!Она моргнула единственным глазом.– По крайней мере, он хоть с кем-то спит. По крайней мере, вы спите вместе… – К этому моменту мне уже стало стыдно. – Бьюсь об заклад, что даже кенар до того, как он его изжарил, делал это!Глаз выпучился.– Тетушка Эм, – робко произнесла она, – разве канарейки это делают?– Провались все к чертовой матери! – завопила я. – Очень жаль, если не делают!Джоан подошла ближе, озадаченная, нерешительная, и добавила:– Но у меня вообще нет кенара…– Теперь и не будет, – ответила я, едва сдерживая смех. – Ты ведь не собираешься его завести?У нее был такой скорбный вид, что меня стали мучить угрызения совести. Я взглянула на часы. Через полчаса предстояло отправляться в дом миссис Мортимер.– Прости, не знаю, что на меня нашло. Наверное, расстроилась из-за отъезда Сасси. – Хотя я точно знала, что дело вовсе не в этом. – Пойди сделай себе чашку кофе и, пока я не ушла, расскажи все.Есть исполненная невыразимой нежности картина «Испытание», кажется, Тинторетто – да, поскольку она хранится в Венеции, конечно, она принадлежит кисти ее вездесущего гения, этого ненасытного стяжателя славы, – на которой изображена Мария, поддерживающая спотыкающуюся Елизавету, или, что более вероятно, помогающая ей подняться с колен. Сердце, не чуждое загадочной всемирной Женской солидарности, не может не дрогнуть, когда смотришь на то, как они стоят, слившись воедино в общей радости или – не исключено – печали. Святые по краям полотна взирают на них, озадаченные и отчужденные, не посвященные в тайну. Помню, когда я впервые увидела эту картину, у меня хлынули слезы. Я подумала тогда о себе и Сасси, о себе и Джилл, о своей матери, о нас с Лорной. Сейчас, вспомнив все это, внесла в список еще и Джоан.Она вернулась с двумя чашками кофе и с еще более унылым выражением лица.Я отложила фланельку, которой полировала стекло.– На этот раз, – сообщила Джоан, – все гораздо хуже, потому что я его действительно люблю.– Понимаю… – сочувственно кивнула я. Всех предыдущих она тоже любила.– И ведь все как будто шло замечательно. Даже через год нам было так хорошо в постели!Я подняла брови:– Ты хочешь сказать, что обычно через год это проходит?Она кивнула.Любопытство на время пересилило Женскую солидарность.– Если ему так хорошо с тобой, зачем тащить в постель какую-то другую женщину?– Я его тоже об этом спросила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99