– Сидни? Брось, он же Меллорс, и останется с тобой навечно. – Она покачала головой. – Мне всегда казалось, что он тебя любит, – рассмеялась я, прикладываясь к стакану. – И я всегда питала большие надежды на то, что ваше свидание среди незабудок состоится. – Если я рассчитывала рассмешить Джилл, как она, бывало, смешила меня, то жестоко ошиблась.– Это не повод для шуток, Маргарет, – сухо упрекнула Джилл.Я уставилась в свой стакан, озадаченная и немного обиженная, но, разумеется, обиженная и вполовину не так горько, как она, – это я понимала. Неужели Джилл могла так расстроиться из-за того, что какой-то работник, пусть и прослуживший у нее очень долго, нашел себе другое место?– Я всегда считала, что он – твоя главная опора. Почему он уходит? Денег мало или что?– Ты чертовски права, он был моей главной опорой, – зло сказала она. – Все это знали. Именно поэтому его уход – гребаное предательство.Чтобы Джилл так ругалась?! Лила слезы? Нет, это определенно гормоны. Сидни Берни был хорошим работником, но отнюдь не незаменимым – особенно при нынешнем уровне безработицы. Нет, такую реакцию наверняка вызывало что-то иное, в том числе, не исключено, и гормоны. Какая гадость эти гормоны. Мерзкие маленькие дряни – от них одни неприятности: бродят, бродят в организме, а потом – раз и уходят куда-то, словно беспечные дети, и уже никогда не возвращаются.– А ты о ТЗГ не думала? – спросила я.Джилл наконец горько, но все же засмеялась:– Ты имеешь в виду «терапию путем замены головы»? – Встав из кресла, она носком толкнула полено, которое выкатилось за решетку, и снова ругнулась. Я взяла щипцы и водворила полено на место.– Вот, возьми. – Сев на подлокотник ее кресла, я протянула ей почти нетронутый стакан. – Выпей. Это смягчит твое разъяренное сердце.Она взяла стакан, но взгляд, вперившийся в огонь, был по-прежнему несчастным, и мыслями она витала где-то далеко.– Как он мог так поступить? – простонала Джилл.– Ну, вероятно, он объяснит это в заявлении об уходе.– Что? – непонимающе переспросила она.– Я о Сидни. Он был обязан заранее уведомить о своем уходе.– Ах этот… – Джилл скорбно провела по лицу рукой. – Да на него-то мне плевать…Теперь я уже совсем ничего не понимала, и, хотя прежде возвращение Дэвида с работы воспринималось нами как досадная помеха, сегодня я обрадовалась его появлению.Наконец Джилл взяла себя в руки. Мы поужинали здесь же, у камина, каждый со своим подносом на коленях, поболтали о том о сем. Странно, но не Джилл, а именно Дэвид спросил меня о моей «любовной жизни», как он выразился, и я затарахтела о том, где мы побывали и что делали. Я надеялась, что мои россказни отвлекут Джилл от собственных невзгод, поэтому старалась сделать повествование как можно более забавным и романтическим, но она, сославшись на головную боль, рано собралась спать. И только уходя, по-настоящему сердечно обняла меня; это было больше похоже на последнее прощание, чем на простое пожелание спокойной ночи.– Я постелила тебе в маленькой комнате, как раньше, – сказала она. – На этот раз тебе ведь не нужна двуспальная кровать.«Уж не перешли ли мы с Оксфордом какие-нибудь границы?» – подумала я, уловив легкое раздражение в ее голосе. Мне стало неловко. Вскоре после этого я тоже удалилась в свою комнату. Но перед тем как мы с Дэвидом стали мыть посуду на кухне, он спросил, как я нашла Джилл.– У нее гормоны играют, – ответила я. – По крайней мере она сама так думает.Он вздохнул, как мне показалось, с облегчением и сказал:– А, так, значит, в этом все дело…Мне пришло в голову, что в некотором смысле я предаю весь женский пол. Вопрос о гормонах так легко оспорить, но я действительно не знала, что еще сказать. Дэвида мое предположение, похоже, успокоило, да, вероятно, оно было справедливым. Ничего другого, что могло заставить мою обычно предсказуемую подругу так расстроиться из-за пустяка вроде ухода Сидни Берни, я придумать не могла.Лежа в постели, я попыталась читать, но в голове продолжали бродить всякие мысли. Мне хотелось обсудить все с Оксфордом – глупое в сложившихся обстоятельствах желание. Прежде у меня в первую очередь возникала потребность поговорить именно с Джилл. Я уверила себя, что утром все снова наладится, и, свернувшись калачиком, улыбнулась, довольная тем, что опять одна, в знакомой узкой кровати. Она принадлежала моему истинному, сокровенному миру, была частью моей личной биографии и не имела никакого отношения к тому временному союзу, который я сама себе организовала.Когда я проснулась, комната была наполнена ярким солнечным светом – очень бодрящая картина посреди пасмурных зимних дней. Вскочив и приготовив себе чай, я тут же вернулась в кровать. Ритуал был мне хорошо знаком. Буду полеживать, попивая чаек, в какой-то момент появится Джилл в своем старом белом махровом халате с чашкой кофе в руке, пристроится рядышком и скажет: «Фу, как ты можешь пить эту гадость?» А потом мы начнем обсуждать все, что происходит в се и моей – а может, еще в чьей-нибудь – жизни, стараясь говорить шепотом, пока Дэвид не крикнет, что пора завтракать.И начнется день, в котором ничто не будет запланировано заранее, кроме разве что традиционного общего ужина. После отъезда детей дом притих – в прошлый свой приезд я этого не заметила, должно быть, потому, что мы с Оксфордом заполняли опустевшее пространство. Конечно, Джилл страшно тосковала о прежнем распорядке – о вымахавших подростках, сидящих вокруг кухонного стола, о телефонных звонках подружек Джайлза, о своих заполошных вопросах: «Ты будешь сегодня ужинать дома?» или «Когда ты вернешься?» Все изменилось, и гормоны тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99