Он мог только слышать. Кто-то еще лежал метрах в трех-четырех справа от него и по-детски всхлипывал. Хотелось крикнуть на него, но это было бы слишком хорошим подарком для террориста. А он не Дед Мороз, чтобы делать подарки.
- Н-на!.. Н-на!.. - сопровождая каждую пулю, вскрикивал бандит.
- Бз-зыу-у!.. Бз-зыу-у! - метались по отсеку рикошетирующие пули подводников.
Где-то затрещала замкнувшая проводка. В душном воздухе отсека запахло жженой резиной. Невидимый человек, превратившийся в ребенка, все всхлипывал и всхлипывал. А еще дальше, в направлении, откуда стрелял террорист, кто-то все бубнил и бубнил под нос: "Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас".
- Что ты, мля, делаешь? - вскрикнул Дрожжин.
- Не лезь!
Это не был голос террориста. Кажется, у человека, произнесшего
"Не лезь!" стучали друг по дружке зубы. Он уже громче, как будто после обращения к нему Дрожжина он получил право говорить громче, в истерике запричитал ту же фразу:
- Щас, щас... Еще немного осталось... Щас, щас...
- Прекрати, мля! - истошно заорал Дрожжин.
- Н-на!.. Н-на!.. - не замечал их схватки террорист.
- Прекрати, мы не должны запускать ракеты! Они - боевые!
- Щас, щас... Не-ет, я шарахну!.. Я шарахну всеми ракетами сразу! Убери руки! Убери! Ах ты, св-волочь!
- Не дам! - хрипел Дрожжин.
- Не толкай меня в спину! - взвизгнул террорист и захлебнулся в крике. - У-у! - взвыл он со звуком, который получается, когда полощут горло лекарствами.
Тулаев радостно вспомнил, что после хлопка выстрела, раздавшегося от люка, не было привычного "Дз-зыу-у". Пуля застряла в теле террориста. Ей не досталась доля ее сестер, вызванивавших в рикошетах по тесному отсеку. Тулаев отжался на руках, толкнул себя на полметра вперед, упал на правый бок и без остановки стал вбивать в черноту пулю за пулей.
Он не видел, как уже и без того смертельно раненый в шею черноволосый террорист дернулся от тулаевских попаданий и осел на посыльного, не видел, как по-рабски упал на пробитые колени Дрожжин, а вырвавшийся из его тисков Связист бросился к вынутому из пульта блоку, но зато Тулаев расслышал в навалившейся на отсек тишине возобновившийся речитатив: "Щас, щас".
Тулаев не знал и не мог знать, что Связисту осталось припаять один контакт, что он уже поднял с палубы выбитый Дрожжиным паяльник, и жидкое олово со змеиным шипением соединило два тоненьких медных проводка в красной оплетке. Ему осталось лишь обойти скорчившегося Дрожжина, перешагнуть через холм из двух убитых людей в комбинезонах и провернуть ключи, так и оставшиеся в пульте после старта практической ракеты. И он обошел воющего Дрожжина, совсем не ощутив его живым человеком, обошел как ящик, как пульт, как мертвый предмет. В эти секунды Связист уже был владыкой Земли. Только он мог считать себя живым. Остальных уже не существовало.
Он легко перепрыгнул через черный холм, даже не коснувшись его ногами, и его худая, состоящая будто бы из кости, с которой сползла кожа, рука потянулась к пластиковым ручкам ключей.
Там, где все это происходило, для Тулаева по-прежнему висела плотная черная штора. Она уже не тревожила его как раньше. Но кто-то выл и выл за этой шторой, и Тулаеву сильнее всего казалось, что это плачет раненый террорист. Ладонь наконец-то вогнала в ручку пистолета обойму. Вой выматывал душу еще сильнее, чем звон рикошетировавших недавно пуль. Чудилось, что выла собака, выла по нему, Тулаеву. От люка уже не стреляли. Оттуда, наверное, тоже вслушивались в вой. Для них, скорее всего, вой ощущался музыкой победы. А в музыку победы не стреляют.
Тулаев выстрелил в собаку и прислушался. Вой стих. А душа все ныла и ныла. И он выстрелил еще дважды. Выстрелил по тому мерзкому чувству, что туманом стояло вокруг головы.
Пальцы Связиста легли на ключи и тут же безвольно сползли по пульту. Кто-то очень больно укусил его в спину. И он скорее удивился, чем испугался. Ну кто мог укусить человека, который стал самым великим на Земле? Кто мог покуситься на Бессмертного?
Покачнувшись, связист медленно обернулся и увидел лежащего на палубе человека в черном комбинезоне. Его по грудь закрывала переборка, и оттого представлялось, что у него совсем нет ног. У человека был странный взгляд. Из его распахнутых глаз по щекам текли крупные слезы. Они показались Связисту слезами по всему человечеству, и он снова вспомнил, насколько велико его предназначение на Земле. Ни Наполеону, ни Чингиз-хану, ни Гитлеру не суждено было совершить то, что сделает он. И когда плачущий человек выстрелил, он не поверил, что пуля причинит ему вред. Ощущение величия переплавило Связиста в памятник, а памятники не гибнут от пуль. Он повернулся под выстрел к пульту, к волшебным ключам, и с наслаждением, подтверждающим его величие, уловил, что пуля просвистела мимо, но поднять руку все-таки не успел. Рядом с болью, которая все еще жила в спине, вспышкой возникла еще одна. Она проколола сердце, и Связист тихо, словно бы превратившись в воздух отсека, упал на террористов. Тулаев все-таки попал, и черный холм у пульта стал чуть выше.
26
Самолет улетел полчаса назад, а Межинский упрямо стоял у стены-окна и стеклянным, невидящим взглядом смотрел на серую бетонку аэродрома. За спиной громко зевал замнач аэропорта, гудел кондиционер и выла из казенного радиоприемника плохая американская певичка. Межинскому хотелось выключить все сразу: и приемник, и кондиционер, и зевки. Но из нагрудного кармана появился новый звук, и он забыл о трех других.
- Слушаю, - оборвал он пиликание сотового телефона.
- Докладывает "Третий". Минуту назад на связной номер поступил сигнал: "Груз улетел полностью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134