Я сейчас начальнику поезда сообщу!
Большим пальцем Тулаев все-таки отыскал уязвимое сухожилие на запястье противника и с усилием надавил на него.
- А-а! - ужаленно вскрикнул Вова-ракетчик.
Горлышко с острым оперением тупо ударилось о ковер.
- Прекратите! Я вызову начальника поезда! - напомнила о себе тетечка-проводница.
Тулаев не видел ее из-за соперника, но мог представить: маленькая, предпенсионного возраста женщина с усталым, безразличным ко всему лицом. И то что она при всем своем безразличии к миру так остро отреагировала на их стычку, удивило его. Удивило и остудило. Тулаев сдержал в своем теле новый порыв к толчку.
Он просто отпустил руку соперника и резким круговым движением вырвал из его крабьих пальцев футболку. Проводница протиснула свое пухленькое тельце между Вовочкой-ракетчиком и стенкой купе и снизу вверх посмотрела на соперника Тулаева. Судя по интересу к нему, он ей не нравился больше.
- Я тебе в Питере при посадке говорила, что ты пьян? - с вызовом спросила она.
Ноздри Вовочки-ракетчика жадно пожирали воздух. Для него проводница была всего лишь частью поезда, а поскольку поезд - существо неодушевленное, то и проводницу он воспринимал примерно как заговорившее у самого уха поездное радио.
- Говорила?
- Иди проспись, - посоветовал Тулаев.
- Я-а?
- Ты!
Тулаев резко шагнул в купе и захлопнул дверь перед носом у Вовочки-ракетчика. Тот дернул ручку, но она уже была застопорена изнутри.
- Тебе что сказали?! - безуспешно сотрясала воздух проводница.
- Да иди ты! - махнул на нее Вовочка-ракетчик. - В какую сторону у вас вагон-ресторан?
- Там! - радостно показала она вправо и прижалась к стенке купе.
- А-ах! - врезал он носком черной флотской туфли по осколку бутылки и пообещал закрытой двери: - Мы еще встретимся, пол-литр-рабочий!..
2
В Тюленьей губе Тулаеву больше всего понравился воздух. Его можно было пить как целебное лекарство. Резкий, со льдинкой, щекочущей ноздри, пропитанный запахом йода и еще чего-то горьковатого, он пьянил голову, делал Тулаева каким-то рассеянным. Из прокопченой автомобильными выхлопами, загазованной Москвы сюда можно было возить людей за деньги. Чтоб отдышались. Или, как услышал уже в базе подводников Тулаев, провентилировались.
На зеленых сопках клоками лежал свежий снег. Он таял прямо на глазах, и потому казалось, что это вовсе и не снег, а просто зеленая краска заливает белую.
Наверное, именно из-за воздуха и снега сама база воспринималась ему чем-то чистым и свежим: белые, совсем без балконов, пятиэтажки, выметенные матросами асфальтовые дорожки, газоны с робкими цветками клевера, черные рыбины лодок у причалов. Но позже, когда он вышел из гостиницы и прогулялся по городку, ощущение чистоты и свежести медленно испарилось из души. Пятиэтажки вблизи оказались давно не белеными бетонными склепами, у многих из которых двери подъездов были крест-накрест заколочены досками, по дорожкам стадами носились неизвестно откуда взявшиеся облезлые собаки, а с большинства лодок-рыбин клоками свисало резиновое покрытие.
У входа в штаб дивизии Тулаев обернулся и совсем другими глазами посмотрел на базу. Вжавшаяся в бугристые базальтовые скалы, она смотрелась странным, непонятно как забредшим в угрюмый северный залив существом. И если это существо могло бы думать и ощущать, оно бы сейчас поняло, что его хозяин, живущий гораздо южнее, бросил его на произвол судьбы. Но оно не могло ни думать, ни ощущать.
Тулаев не без подсказки дежурного по штабу нашел отделение кадров, открыл его дверь и сразу забыл все, что думал до этого. Впрочем, при виде такой женщины можно было забыть и себя.
Она подняла глаза от бумаг, по которым лениво, с подчеркнутым презрением к ним, водила шариковой ручкой, поправила пальчиками чуть сползший вперед погон с широкой старшинской лычкой и посмотрела на Тулаева с видом продавщицы, которой принесли только что у нее же купленный дрянной товар.
- Вы что, читать не умеете? - с вызовом спросила она.
С трудом Тулаев оторвался от магнита ее лица, посмотрел на дверь. "Работа над документами", - сурово предупреждала белая табличка. Она висела криво и вот-вот могла сорваться с гвоздика.
- Я - из комиссии, - поправив табличку, Тулаев закрыл дверь и постарался посмотреть на хозяйку кабинета с максимальным равнодушием. - Вам звонили обо мне?
- Ах, это вы!
Она медленно поднялась из-за стола, оправила у пояса флотскую черную куртку, неплохо подчеркивающую ее выставочную грудь, и осветила лицо улыбкой.
- Проходите, присаживайтесь... А то я уж думала, какой-нибудь забулдыга-механик с отстоя приперся узнать, в каком году ему можно будет на пенсию уйти...
- А без вас он это не узнает?
- Конечно, нет. Здесь же все личные дела.
У нее определенно было лицо какой-то западной кинозвезды. То ли Джины Лоллобриджиды, то ли Фэй Данауэй. А может, и не той, и не другой. Но в ее выразительных, чуть хищных глазах, в ее ровненьком маленьком носике, в грубо, с вызовом напомаженных губах, в мягком овале лица жило что-то сказочное, заграничное. Такое восхищение в прежние годы мы испытывали перед яркой импортной упаковкой, к примеру, пресных галет.
- Это хорошо, что все личные дела именно у вас, - с легкой иронией произнес Тулаев. - Я бы хотел посмотреть вот эти экипажи, - протянул он ей бумажку с пятизначными номерами трех воинских частей.
- Вот прямо все вам нужны? - округлила она и без того большие серые глаза.
- Мне так приказали, - переложил Тулаев ответственность на мифического недосягаемого начальника.
Под окнами хрипло загавкала одна собака, ее злой лай подхватила другая, потом третья, за ними заголосило сразу не меньше десятка луженых, выдраенных северными ветрами глоток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134