Двадцать пять лет на
Севере. Выслуги больше, чем календарных лет жизни.
- И вы все двадцать пять лет здесь?
- Только восемнадцать, - покраснев, ответила она.
- Ну, да, точно - восемнадцать, - сам удивился своей глупости Тулаев. - А поступать в институт не пробовали? В тот же Мурманск?
- Не получится, - вздохнула она.
- Вы так считаете?
Троешницей она не выглядела. У троешниц другие глаза.
- У нас нет денег... Здесь бывает, что и полгода не дают зарплату. Мама ведь тоже на штате в военной организации. А у меня еще два брата. Оба - школьники. Бывает, что только мои деньги, ну, что в магазине, в коммерции, заработаю, и выручают. Представляете, если я уеду?
Они шли по пустым, залитым дневным светом улицам поселка, и Тулаеву чудилось, что он на другой планете. Даже стая собак, избегавшись по берегу и обгавкав всех и вся, спала на траве вдоль тротуара. Спали дома, деревья, лодки. Поселок будто бы усыпили, чтобы Тулаев и Маша могли прогуляться по нему и ощутить каждый свое одиночество. Тулаев - горькое мужское. Маша печальное девичье.
- Вы верите в чудеса? - задиристо спросила она его.
- Смотря в какие.
- Ну, вот со снами, например...
Тулаев припомнил, что в ночь перед приездом в Тюленью губу, еще в поезде, ему приснились два усатых кота. Они оба ластились к ноге, но один почему-то укусил Тулаева. От толчка поезда он проснулся, потрогал ногу и только тогда догадался, что он ее отлежал. Комаров и Дрожжин тоже были усатыми. Но ни один из них не казался Тулаеву котом, готовым укусить его за ногу.
- Я не верю в сны, - все-таки решил он с типично мужским упрямством.
- А мне часто снится река с красивой, залитой в бетон набережной и высокие-высокие дома. У нас нет в поселке таких домов.
- И что же?
- И я там живу.
- А машины на улицах есть?
- Есть. И очень много. И они...
- Тогда это Москва.
- Но в Петербурге тоже много машин. И река...
Жалость к худенькой рыжей девчонке тоненько, как кольнувшее
в кожу острие булавки, ткнулась в душу Тулаева. Он ощутил вину
перед нею за то, что ей снятся такие странные сны. Хотелось
сказать что-то нежное, утешительное. Далеко-далеко в детстве,
когда ему было горько и одиноко, такие слова могла произнести
только бабушка. Но он уже не помнил эти слова, а другие, скорее всего, помочь не могли.
Заныла нога, которую во сне укусил кот. Наверное, он просто подвернул ее когда прыгал от Вовы-ракетчика, но странное ощущение, что и сейчас его цапнул своими острыми зубками усатый кот, заставило спросить:
- А ваш отец много раз ходил на стрельбы?
- На пуски, - поправила Маша. - Тысячу и один раз. Без боцмана лодка не всплывет и не погрузится.
- А в этом экипаже он давно служит?
- Ну, вот мы и пришли, - показала на зашторенные окна гостиницы Маша.
- Правда?
Странно, но Тулаеву больше всего в жизни сейчас не хотелось спать. Он был бы счастлив, если бы они заблудились среди бетонных башен поселка. Но они не заблудились. И на первом этаже, в комнате администраторши, едким лимонным светом горела настольная лампа.
- До свидания, - протянула она бледные тоненькие пальчики.
- Может, вас проводить домой, - прикоснулся он к ним.
Они были совсем не холодными, как представлялось ему.
Согревать, скорее, нужно было его, а не Машу.
- А некуда провожать, - ответила она. - Я в этом,
соседнем доме, живу. Видите, окно без одеяла на пятом, последнем,
этаже?
- Вижу. А почему без одеяла?
- Значит, там еще не спят. А когда спать ложатся, здесь все закрывают окна синими матросскими одеялами. Светло же ночью...
Тулаев с удивлением провел взглядом по темным окнам. Он бы ни за что не догадался, что их вычернили одеяла.
- Это папа на кухне. Он меня ждет. Он так привык, чтоб его кормили. Или мама, или я. Пока не поест, спать не ляжет.
- А когда обычно уходят на стрельбу?.. В смысле, во
сколько? - поправился Тулаев.
- Утром.
- И надолго?
- По-разному. В этот раз - на сутки. Полигон-то недалеко.
- А командир у отца хороший? - не выпускал он ее
пальчиков.
- Балыкин?.. Очень хороший.
- А старпом?
- Средне. Бывали и лучше.
- Дон-Жуан?
Первой на память почему-то всплыла строка из училищной аттестации Дрожжина, где особо отмечалась его любовь к прекрасному полу.
- Почему Дон-Жуан? - удивилась она и пальчики из его тисков все-таки высвободила. - Скорее, зайка серенький...
- Это в каком смысле?
- Ну-у, трусоват.
- Вы так считаете?
- Папа так говорил. Пару раз. Начальников боится, подчиненных боится.
- Значит, точно - зайка, - сказал совсем не то, о чем подумал Тулаев.
В училищной аттестации ни слова о трусости Дрожжина не говорилось. Конечно, люди со временем меняются. Бывает, так меняются, что как бы и не одну судьбу, а несколько проживают. Но неужели начфак с задатками Чехова не смог заметить хотя бы росток трусости, хотя бы намек на него? А может, и не трусость это, а исполнительность?
- А мне сказали, Дрожжин в своем экипаже здорово развивает контрактный набор, - задумчиво произнес Тулаев.
Маша смотрела на него такими глазами, будто он начинал бредить.
- Дался вам этот Дрожжин! - махнула она ручкой на берег, где, скорее всего, в это время стояла их лодка. - Отсидит еще годик на лодке - и уйдет в академию, - она снова обернулась к окну. - Дрожжин двумя этажами ниже нас живет. Вон, кстати, у него на кухне почему-то окно горит.
Тулаев сразу посмотрел туда. В желтом прямоугольнике темнел
контур широкоплечей мужской фигуры. Его левая рука была вскинута к форточке. Он выбросил какой-то комок и закрыл форточку. "Левша," - как-то отстраненно от себя подумал Тулаев. Мужчина опустил руку и стал похож на полупоясную мишень для стрельбы из снайперской винтовки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134