) это было в общем-то совсем неплохое прозвище. Все-таки работа необычная: весь день сидеть в наушниках и слушать чьи-то аудиозаписи, чтобы потом доказать, преступнику принадлежал голос или нет.
Да только прозвище появилось вовсе не от нежданно прорезавшегося острого слуха (он и так считался у Евсеева острым), а оттого, что в конце февраля он отморозил левое ухо. Правое почему-то не поддержало своего близнеца, и за два часа поцелуев на морозе у подъезда его девушки пришлось расплачиваться одному левому. Сначала оно стало белым, потом сизо-синим, а затем таким пунцовым, что от него можно было прикуривать. Двое суток Евсеев протемпературил, одновременно спасая драгоценное ухо всеми известными медицинскими и народными способами, и оно ответило благодарностью, так и не отвалившись от его глупой головы. Только теперь у него появилась странная особенность: ухо чувствовало приближение холодного и даже просто прохладного воздуха за трое-четверо суток. Сначала Евсеев ощущал легкое покалывание в мочке, а где-то за сутки до прихода свежих воздушных масс в центр европейской равнины иголки вспарывали уже все ухо. Было неприятно, но интересно. Дважды Евсеев, прослушав неточный прогноз по телеку, спорил на бутылку водки, что все будет не так, как обещали во "Времени", дважды выигрывал, и спорить с ним перестали.
- Жара-то еще долго продлится? - обмахиваясь газеткой, спросила у Евсеева полненькая Ниночка, просто эксперт и тайно влюбленная в него девица тридцати с небольшим лет.
- Чего? - отлепил он от правого уха черное блюдце гарнитуры.
- Жара, говорю, когда кончится?
Евсеев вслушался в свои ощущения. Ухо молчало, как студент-двоешник на экзамене.
- Не скоро. В ближайшие три дня продолжай потеть, - радостно сообщил он и утеплил правый бок головы наушником.
- Ужас какой-то! - возмутилась Ниночка.
В узкой комнате-пенале, собственно, и составлявшей отдел, она сидала самой крайней к окну. Остальные - вдоль стола, за мониторами по мере удаления от доменной печи, дышащей с улицы, чувствовали себя покомфортнее. Особенно старший эксперт Евсеев, сидящий крайним.
- Так невозможно работать!
Она пнула от себя клавиатуру, бросила на нее наушники, прогрохотала стулом со звуком лесопилки и, тяжело шлепая, вышла из комнаты.
- Ухо, чайник закипел! - напомнил сосед Евсеева справа, тоже старший эксперт, но пока лишь старлей милиции, высокий парень с вечно нестриженой хиппежной шевелюрой.
- Ага, я щас, - отозвался Евсеев.
Он и сам уже слышал недовольный гул чайника, но въевшаяся в кровь привычка - не бросать работу на полпути - не отпускала его от монитора. А на его выгнутом четырнадцатидюймовом экране под длинной, похожей на обглоданный скелет селедки, сигналограммой наконец-то высветились цифры 139,80. Это был измеренный в герцах средний тон голоса, который он с утра начал анализировать. Ниже новой цифры стояли еще две другие: 121.00 154.00.
Это теми же герцами измеренные периоды основного тона. Голос превращался в цифры. Звук становился числом. Впервые узнав о таких метаморфозах в школе, Олег Евсеев ощутил душевный трепет. Он оказался настолько сильным, что привел его в военное училище связи, а уже оттуда - в отдел фоноскопических экспертиз в огромное здание на тихой улице Расплетина. Трепет со временем ушел, интерес остался, хотя и он понемногу стирался о монотонные будни "слухача". Пленок на анализ поступало все больше, бандитский мат-перемат в них становился все изощреннее, и Евсеев иногда с жалостью поглядывал на Ниночку, которой приходилось ежедневно по нескольку часов подряд выслушивать грязную ругань.
- Ухо, скоро чайник развалится! - напомнил сосед.
- Иду-иду!
Евсеев отлепил наушники, аккуратно положил их рядом с черной декой "Сони" и, потягиваясь в пояснице, прошел в угол к пузатому электрическому страдальцу. Штепсель выскользнул из розетки и сразу успокоил чайник. Евсеев наполнил почти до краев свою испятнанную заваркой пол-литровую чашку, утопил в парящей воде чайный пакетик "Липтона" и бросил взгляд на монитор Ниночки.
На нем под селедочным скелетом сигналограммы чернели цифры
- 139,80. "Ого, как у меня!" - мысленно удивился Евсеев.
Ниже красовались периоды основного тона: 121.00 - 154.00.
- Олежек, ну ты можешь забрать к себе этот чайник?
взмолилась вошедшая в комнату Ниночка. - С улицы жжет, со
спины жжет...
- Ты какое слово анализируешь? - посмотрел ей в глаза
Евсеев.
- Я-а?..
Лицо Олега оказалось так близко, что у Ниночки закружилась голова. Она бы отдала, отморозила, отрезала оба своих уха только за то, чтобы Евсеев целовался с нею, а не с той девчонкой, что звонит ему по три раза в день.
- Ну не я же... - удивился Евсеев.
- Слово? - она перевела глаза на экран и еле вспомнила.
Да я только начала. Кажется, "Алло"... Обычная ерунда...
- И у меня "Алло"! - радостно разгладил единственную
морщину на лбу Евсеев.
- Ухо, не ори! - попросил сосед. - У меня на пленке
разговор зашумленный.
- Смотри! - за руку привел Евсеев Ниночку к своему
монитору.
Он еще никогда не касался ее, и Ниночка впервые в своей жизни услышала, что у нее есть сердце. Оно подпрыгнуло в груди и замолотило с такой скоростью, словно хотело, чтобы Ниночка навеки запомнила эту минуту.
- Средний тон - один в один! Периоды основного тона - тоже!
- Чего ты орешь, Ухо?! - сорвал гарнитуру с головы сосед. - Если надо, иди в коридор митингуй.
- Давай проверим форманты на звук "а"? - попросил Евсеев Ниночку.
Она готова была проверить что угодно. Даже если бы сейчас Евсеев попросил самое ценное, что у нее есть, она бы с радостью отдала. С легкостью балерины она упорхнула к своему компьютеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134