Тулаев принял подарок с паузой, вызванной именно этим, но таинственный "ЗК ВР" эту же паузу посчитал за выражение солидарности и выдержки.
Он нырнул в люк с видом человека, спасшего жизнь другому, а Тулаев надел великоватый для него реглан и с наслаждением запахнул его на остывшей груди. "ЗК ВР" в голове медленно расшифровались в зам командира по воспитательной работе, замповоспа. Значит, этот старичок-боровичок и был его "коллегой".
- Потрясающе! - не сдержался Тулаев от вида огромного
ленинского профиля, высеченного на скале по правому борту.
- Несчастливое место, - пояснил моряк с переговорным устройством, надетым поверх черной мутоновой шапки.
- Почему? - метнулся к нему с вопросом Тулаев, как прыгает бездомная собака к первому кто приласкает ее.
- А в самом конце работ старшина-скалолаз, который его
делал, сорвался и насмерть разбился.
- Да-а, эту наскальную живопись надо в музее выставлять,
еще раз восхитился Тулаев.
Огромный, метров пятидесяти в поперечнике, ленинский профиль был густо укрыт красной охрой, но на носу она обсыпалась, и оттого чудилось, что это какой-то великан со стороны океана одним мощнейшим ударом вмял нос в знакомое до боли лицо.
- А скажите, - спросил Тулаев спину моряка с переговорным устройством, - этот профиль высечен не по приказу того чудика, что построил фонтаны?
Первым обернулся Балыкин. В его взгляде попеременно появлялись то удивление, то раздражение. Наконец, удивление победило, и Тулаев понял, что сболтнул лишнее. Ни один настоящий политработник не обозвал бы чудиком другого политработника, тем более в адмиральских погонах.
- Он, - не оборачиваясь, ответил моряк с микрофоном и что-то хрипло зашептал в него.
Балыкин с командирской резкостью стал выяснять курс, скорость и глубину на эту минуту, а Тулаев раздраженно подумал о том, что начальник особого отдела так и не приехал на причал к отходу лодки, и он так и не узнал, зачем ездил в Мурманск на своей машине Комаров.
Ободранный профиль бывшего вождя мирового пролетариата сплющился, медленно исчез за поворотом. Профиль, дома с забитыми подъездами, циклопический фонтан, атомные лодки с ободраной резиновой шкурой у причалов, - от всего этого веяло медленным, мучительным умиранием, но теперь оно уже жило в душе Тулаева, и он так явственно ощутил муки затянувшейся смерти, будто умирала со стоном какая-то часть его души, а не база в Тюленьей губе. Хотя, возможно, это просто гудела голова после бессонной ночи, дурной пьянки, скандала с Вовой-ракетчиком, гудела от мыслей о своей несложившейся жизни, от странного чувства, что Маша, смешная рыженькая Маша, не случайно оказалась рядом с ним белой северной ночью.
А стон нарастал и нарастал. Тулаев сглотнул, чтобы выгнать стон из ушей. Барабанные перепонки не отозвались на его просьбу.
Тулаев вскинул глаза от люка, в котором тщетно пытался повторно высмотреть Дрожжина, и они сразу округлились. Небо, зажатое слева и справа базальтовыми челюстями берега, почернело и вот-вот должно было разорваться на куски.
- Что это? - спросил он спину Балыкина, но вместо ответа получил боксерский удар ветра в лицо.
Черное мгновенно сменилось белым. Исчезли берег, небо, вода. Лодка пузатым дирижаблем висела в плотной снежной круговерти и, кажется, вот-вот должна была взлететь, оторваться от постылой воды и взмыть к солнцу.
- Обе вперед средний! - отвернувшись от ветра, потребовал
от моряка с переговорным устройством Балыкин.
- Есть обе вперед средний!
Через полминуты опять голос Балыкина:
- Что по лагу?
- Стоим!
Ветер хотел затолкнуть лодку в базу, лодка упрямо намеревалась выйти, и в этой жуткой схватке на время установилась ничья. Винты атомохода рубили и рубили холодную свинцовую воду бухты, но свиднуть субмарину хоть на метр вперед не могли.
Тулаев уж и рад был прыгнуть в тепло центрального поста, но рука, вцепившись в какую-то стальную скобу, не отпускала.
Балыкин еще что-то кричал, но кричал уверенно, ему спокойно, даже вяло отвечали, и эти вялые голоса постепенно успокоили Тулаева. Ветер, намертво залепивший снегом рубочные окна, стал стихать. Скорее всего, он понял, что лодку с упрямыми людьми ему не одолеть, и унесся в глубину губы, к поселку.
- Что, снежный заряд? - спросил выбравшийся из люка
адмирал, командир дивизии. - Хреновая примета.
Без жены, на которую он тогда, в строевой части, смотрел масляными глазками, он выглядел старше и злее.
- Таких примет нет, - упрямо не согласился с ним Балыкин.
- Ты почему не доложил, что у тебя некомплект турбинистов?
Балыкин посмотрел на Тулаева так, будто это он один виноват в том, что на лодке некомплект турбинистов. Чувство слитности, родства со всеми, кто сейчас терпел на рубке снежную бурю, чувство, которое, как казалось Тулаеву, сжимало здесь всех наверху в единый кулак, мгновенно исчезло.
Тулаев понял, что он все-таки лишний здесь, прощально посмотрел на скалы, которые из зеленых за минуты стали белыми, и тяжело, неумело полез в узкий люк.
10
В центральном посту было теснее, чем в магазине эпохи позднего Брежнева в очереди за колбасой. Кремовый цвет пультов, гул механизмов, колонны выдвижных устройств, стволами деревьев перегородившие отсек, голоса офицеров, - все это настолько поразило Тулаева своей необычностью, что он на минуту даже пожалел, что не стал в юности подводником. В непонятных командах и еще более непонятных докладах скрывалась какая-то тайна. Все в центральном посту ее знали и усиленно старались сделать все возможное, чтобы Тулаев ни в коем случае эту тайну не узнал.
- Тридцать пятый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134