Еще не ударили к ранней обедне, а солнце уже играло в изломах веницейских цветных стекол в окнах воеводского дома, составлявших гордость воеводы. Уютные оттенки нежных сумерек царили в белых сенях.
Две девушки с каким-то ведерком, затаив дыхание, беззвучно выскочили из сеней во двор. Иван Семенович покосился на них с ленивым недовольством, но не окликнул. Он спустился с крыльца во двор. Песок под ногами был слегка уже подогрет утренним солнцем. Воевода сощурился и, пальцами ног загребая песок, пошел в сад. Проходя мимо высокой конюшни, он услыхал уговаривающий низкий голос конюха: «Стой, тпру, стой!» Боярин привстал на цыпочки и через окошко конюшни увидел, как конюх вплетает цветную тесьму в гриву его коня, чтобы волос лежал волнистей и красивее.
«Песий сын, поутру заплетает! Отдеру! Сказано, с вечеру плесть!.. Сколь раз говоришь — толку чуть!» — подумал боярин.
Он беззвучно пошел в сад.
Садовник вышел ему навстречу с полным ситом тепличной клубники — первой ягоды.
— С добрым утром, боярин-батюшка! Накось отведай, — сказал он, протягивая сито.
Боярин захватил горсть из сита, высыпал в рот, смакуя сок, переминался с ноги на ногу, щурясь от солнца, давил языком ягоду, проглотил и ловко стрельнул изо рта в кусты залпом зеленых корешков.
— Зелена! — заключил он.
— Укажи не спешить. Обождать бы денек, то поспели бы лучше, — поклонился садовник.
— Завтре оставь, не сбирай.
— Черешни цветут, боярин. Добры будут черешни. И пчелки на солнышке вьются…
— Ладно. Смороду смотри береги от червя. Пойдем винограды глядеть. Да поставь ты сито, кому оно! Слей водицы помыться.
Садовник поставил сито в траву, ковшом из бочки черпнул воды, только что привезенной с Волги. Боярин подставил пригоршни; умываясь, пофыркивал, трепля мокрую черную бороду.
— Рушничок? — готовно спросил садовник.
— Так лучше, пускай просвежит…
Подставляя легкому ветерку мокрое лицо, боярин пошел по саду вперед. С бороды на халат вишневого цвета стекала вода.
Они пришли на лужайку, уставленную жердями, вокруг которых вились цепкие виноградные стебли. Свежие листики, не крупнее листьев смородины, уже покрывали упругие завитки стволов и зеленых стеблей. Боярин присел на корточки возле них, ревниво щупая пальцами в дорогих перстнях влажность и рыхлость почвы.
— Птичья помета в полив добавил? — строго спросил он садовника, сдвинув густые серебристые брови.
— Во всем — как учили, боярин…
— Добро взрастим, то осенью самому государю, буди он здрав, пошлем в дар…
— На Москву?! Не сопрел бы в пути! — заметил садовник, словно бы виноград уже зрел на стеблях.
— Кизилбашцы из-за моря возят — не преет! Чего ему преть! Учат в стружке держать…
— Мыслю, боярин-свет, собирать его надо не дюже спелым в дальний путь-то…
— Увидим. Купец обещал, армянин, что досмотрит. Как будет спелее, совета даст… Смотри, от червя, ото ржавчины береги…
— Раз по десять на день гляжу, князь-боярин. Куды ни пойду, все опять ворочаюсь сюды.
— Ну, гляди!
Боярин крякнул, вставая, схватился за поясницу. Садовник его подхватил под руку.
— С трудов, сударь, спинка неможет. В баньке с медом парь, пользует… Пчелы медок-то несут!
Пошли к ульям. Тут шла работа: летали к колодам тысячи пчел, гудели, как ратные трубы.
— Несу-ут! — с удовольствием произнес боярин.
— И воску богу, и сладости людям — всего напасают!.. — подхватил садовник.
Со двора доносились ржание лошади, крик павлинов, кудахтанье кур и мычанье коров. Боярин радостно слушал разноголосое пробуждение своего двора.
Он прошел мимо яблонь, любовно потрогал веточки пятилетки, впервые давшей десятка два нежных цветков, осмотрел парники с рассадой арбузов и дынь.
Ударил колокол в церкви. Воевода и садовник истово закрестились.
— Пора за труды! — со вздохом сказал боярин.
Он пошел из сада. Садовник его провожал…
— Киш, проклятые! Киш, ненасытные глотки! Киш, черти хвостатые, прости господи, киш! — вдруг закричал садовник, со всех ног кинувшись к ситу клубники, оставленной на траве, которую с жадностью дружно расклевывали нарядные воеводские павлины…
Нехотя, важно павлины покинули опустошенное сито. Садовник понял причину несчастья, направляясь к отворенной калитке: боярин, войдя в сад, оставил калитку чуть приоткрытой. Жалкая горстка ягод краснела в сите печальным остатком птичьего пиршества…
— Глядел бы, пес! — сдержанно рыкнул воевода, ткнув кулаком под глаз растерянного садовника. И, не глядя больше на остатки утраченного лакомства и на побитого слугу, боярин в досаде и гневе вышел во двор.
Он поднялся в моленную комнату, притворил за собою дверь. Церковный звон еще плыл над городом, и воевода утешил себя, что не запоздал приступить к молитве.
Перед широким киотом горела большая лампада. На аналое, стоявшем возле стены, лежало несколько свечек. Воевода зажег свечу, опустился на колени перед распятием, перекрестился, с таким же кряканьем, как в саду, встал с колен, придерживая правой рукой поясницу, и, приложась к подножию креста, прилепил свечу Иисусу. Так же, одну за другой, с земными поклонами, он поставил свечи Иоанну Крестителю, богородице и еще двум-трем самым чтимым святым.
В комнатах раздавались приглушенные голоса, чуть слышное шарканье ног.
«Не дадут помолиться спокойно!» — подумал Иван Семенович про себя.
— Отче наш, иже еси на небесех! — начал молиться боярин.
Он услыхал стук в ворота, какую-то беготню, торопливый шепот за дверью моленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164