староста с двоими десятскими, богатые черемисы. С боярином Хитрово у них была тяжба в течение нескольких лет из-за того, что боярская вотчина в царской жалованной грамоте была писана вместе с лесами, в числе которых была небольшая, священная для язычников роща в излучине реки. В царскую грамоту эта рощица попала по явному недоразумению, из-за отсутствия точных чертежей. Леса и земли боярина Хитрово охватили ее с трех сторон. Черемисские посланцы через приказ Казанского дворца добивались того, чтобы царь указал выключить рощу из боярских владений. Они ходили уже несколько лет подряд по Москве, приносили в подарок приказным людям и боярам меду, пушнины. Одоевский и сам носил шубу, привезенную черемисами, сам целую зиму ел черемисский мед. Когда в прошлом году ему довелось беседовать с черемисскими ходоками, он посоветовал им ладить добром с самим боярином Хитрово, законным владельцем лесов. Черемисы несли дары и Богдану Матвеевичу, и его приказчикам, для которых спор о роще стал выгодным источником получения доходов.
— Видишь, жалуются, что будными станами мы все их леса на поташ повыжгли, золой повывезли и у них-то лесов не останется скоро, — пояснил Хитрово.
— Так твои же леса, не их. А чай, просеки рублены?! — словно бы удивился Одоевский.
— Поди, разбери, где там просеки! Лес-то дремуч. Ныне просеку вырубил, завтра, глядишь, заросла! — сказал старый боярин. — Межеваны были леса, да чего-то они не поладили там с моими приказными.
Одоевский хорошо понимал, «чего они там не поладили».
— Какая-то роща языческа, что ли, у них там была, — подсказал Одоевский.
— Была, — согласился гость. — Ну, добром бы сказали ту рощу не трогать! А кто ж ее знал, что таков пожар из-за нее загорится!.. В чем у них спор, я и сам не ведаю. А ты ведь помысли, злодейство какое: человека в печи сожгли!.. На куски порубили — да в печь. И сгорел, как полено!… Лучший поташник был во всех вотчинах!
— Чего тебе было ту рощицу не уступить! Язычники за нее небось не жалели бы лесу. Раз в сотню больше тебе отвели бы добром, полюбовно, — сказал Одоевский.
Он знал, что в прошлом году черемисский староста предлагал за каждое дерево этой злосчастной рощи по пятьдесят деревьев в другом черемисском лесу. Но приказчик Хитрово требовал сто деревьев за каждое дерево.
— Я бы лишнего с них и не взял, да приказный корыстлив. Они, мол, боярин, говорят, что с той рощицы пчелы меду несут. А мы с них и воску возьмем! Их староста, черемисский, мне сам говорил: «За каждое дерево сто дадим! Перво дело, что в роще и деды и прадеды наши молились!» Он сказал, а приказной мой не стерпел — стал секчи их леса. Да сколько он там насчитал дерев, я не ведаю, право, сто аль больше за каждое дерево, только взбесились, пришли черемисы с дубьем, с луки-стрелы, учали гнать мужиков. Налезло их целая тьма. Мужики подалися назад, а приказной огнем распалился, стал бить черемис из мушкета. Поранил ли, нет ли — не знаю, а озвереть — озверели. Кинулись бочки с поташом крушить топорами, рассеяли по лесу бочек триста… Поташник мой тогда осерчал: в одну ночь половину языческой рощи срубил за дерзость… Должно быть, за то у них и пошло. Да ты сам подумай, боярин Никита Иванович, ведь зверство какое: за дерева человека пожечь! — возмущался корыстный старик.
— Язычники, боярин! С язычников много ли взять! — сказал Одоевский, с тайным злорадством отметив, что корысть не ведет к добру. — Чем же теперь я тебе пособлю, боярин? Ведь человека, который сгорел, не воротишь.
— Не в чудотворцы тебя звать приехал, боярин Никита Иваныч! — раздраженно сказал старик. — Человека с того света кликать не стану. Ты мыслишь — от старости Матвеич уж из ума вовсе выжил?! Ты черемису свою усмири!
— Какая ж она моя, боярин, помилуй! — отозвался Одоевский.
— Казанскому воеводе указ напиши, чтобы высылку выслал на черемису, — потребовал Хитрово. — Не то уж я стал не хозяин в моих лесах. Показать им боярскую крепкую руку! А не покажешь сейчас, то и пуще в дерзость придут. Уж тогда не уймешь их дву сотнями стрелецкого войска. Пойдет, как намедни в башкирцах, пылать…
Одоевский покачал головой.
— Помилуй, боярин, — откликнулся он. — Повсядни приказчики сварятся с мужиками на межевых делах. Тот с русскими не поладит, тот с черемисой, с мордвой… Не царское войско вздынать нам повсядни! Мыслю, довольно тут будет твоих людей с сотню выслать, и весь мятеж, как метлой, пометут! Не то и дворовых боярских доволе. — Одоевский взял со стола столбец — отписку казанского воеводы князя Урусова. — Вот ныне прислали, — сказал он. — Пишут нам из Казани: свияжские чуваши убили ясашного приставка, ясашный сбор — соболей и лисиц — по рукам расхватали назад да в леса подались!.. Неужто на них посылать воеводскую высылку? Мы их пуще ожесточим так, боярин. С месяц-два проживут в лесу и назад приберутся, челом бить в своей вине государю. Заводчиков выдадут головой, ясак Ясак, ясашный сбор — подать, которую платили казне нерусские народности, большей частью пушниной.

соберут — и все подобру потечет, как река… А ведь тот приставок — человек государев, и ясашный сбор — государево дело. А вышли на них стрельцов — станут засеки строить, смутьяны найдутся, стрелы, пики пойдут ковать, и покоя от них не жди.
— Сам ты молвил: ясак принесут. А мне кто поташ воротит?
— И высылку выслать — поташ не сберут, коли в реку спустили, боярин, — возразил Одоевский.
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164