— крикнул взбешенный боярин, выскочив из дому не на улицу, а во двор. — Чего вы, собаки, глядите, когда у ворот озоруют! Гоните бродяг по шеям!
Воеводская челядь засуетилась. Кинулась обуваться. Конюх Еремка седлал коня.
— Ослопьем Ослопье — дубина.

разогнать аль плетьми укажешь, боярин? — угодливо подскочил к воеводе дворник Федька.
— Лупи чем попало. Кого ухватишь — вяжи, волоки во двор, — приказал воевода.
Один из холопов залез на крышу конюшни, глянул через высокие ворота.
— Ой, там людно, боярин! — негромко воскликнул он.
Толпа с улицы сразу заметила соглядатая. Брошенный чьей-то рукой камень ударил холопа по голове. Тот охнул, пополз на карачках вниз. Лицо его залилось кровью. С улицы слышались улюлюканье, свист…
— А черта, что людно. Побьем! — подзадоренный нападеньем, воскликнул Еремка. — Садись по коням! Отворяй ворота! — крикнул он, выезжая с дубинкой вперед.
Десяток всадников, слуг и холопов столпились за ним.
Желтоволосый вертлявый парнишка Митяйка подскочил, отложил запор у ворот, потянул на себя окованный медью тяжелый дубовый затвор. Челядь, хлестнув коней, ринулась за ворота.
— Боярски хулители! Черти поганые! Всех затопчу! — гаркнул конюх Еремка, бодря своих.
— Э-ге-ей!.. Бе-ей!.. — закричали холопы.
Толпа на площади взревела негодованьем:
— Бей боярских! Лупи-и-и!
Десятки камней полетели в холопов и залетели в распахнутые ворота. Стрелецкий сотник поспешно отпрыгнул прочь, но тяжелый булыжник ударил его по ноге, и он захромал.
— Колоти-и-и… — ревела за воротами толпа, и чей-то пронзительный свист покрывал все крики.
Давя друг друга, теснясь в воротах, хлеща перепуганных лошадей, сметенная челядь отступала в боярский двор под градом камней.
— Запирай! — заорал Еремка, приведенный в ужас натиском.
Боярские слуги, сотники, сам воевода — все дружно навалились на ворота, припирая их от противника.
С той стороны стучали лопатами, ломами, обушками. Через ворота летели камни.
— Их там, боярин, с полета человек! — захлебываясь, пробормотал Еремка.
— У страха глаза велики! Двух десятков бесчинцев там нету! — воскликнул в гневе боярин.
— Ты глянь-ко, боярин, гляди! — непочтительно потянул его за рукав дворецкий, найдя щель в заборе.
Воевода взглянул сквозь щель. Толпа перед домом выросла. Стрельцов была, может быть, целая сотня. На улице стало темнеть, и разглядеть толпу было уже невозможно.
— Иван Семеныч! Эй, слышь, подобру к нам пришел бы! — кричали из-за ворот.
— Гришка Чикмаз, убеглый к ворам, возвернулся в город, — шептал воеводе на ухо сотник. — Чикмаз смущает стрельцов, да с ним же Никитка Петух. Их обоих по глотке узнаешь…
Воевода призвал боярыню и детей, приказал им уйти в сад и спрятаться в баньке.
— Боярин! Иван Семеныч! А ты-то тут как же один? И тебе бы сокрыться! — закричала боярыня.
Воевода грозно взглянул на нее.
— Я с тятей останусь! — решительно вызвался Федор.
— Куды ты еще! — со злостью рыкнул боярин. — А их кто же будет блюсти? — строго спросил он, кивнув на жену, дочерей и на младшего сына. — Саблю возьми да блюди! — приказал он.
Поддавшись отцовской хитрости, тот покорился.
Боярин вооружил холопов копьями и оставил их во дворе под началом сотника. Второго стрелецкого сотника поманил за собою в дом.
Они влезли на пыльный, пропахнувший дымом чердак. Из слухового окна глядели на темные кучки стрельцов, черневшие на улице и на площади перед домом. Слушали возрастающий гул голосов.
— Целый год, воевода, стрелецкие деньги держишь. Отдай! — крикнул гулкий, задорящий голос из ближней кучки стрельцов.
— Вот Чикмаз кричит, — шепнул воеводе сотник.
Стрельцы с каждой минутой смелели. Толпа их росла и приближалась к дому.
«Рейтаров позвать бы!» — подумалось воеводе. Он верил больше рейтарам и иноземному офицерству.
— Ворье боярское, сволочь! Царские деньги давай! — кричали стрельцы.
Воевода знал, что тут дело не в самом жалованье. Он понимал, что разинские подсыльщики Никитка Петух и Чикмаз сбивают стрельцов к возмущению, пользуясь всем, что может служить для раздоров и мятежа. Голоса толпы становились мрачней и грозней:
— У них не возьмешь добром, силой надо!
— Продать воеводскую рухлядь — всем городом будем сыты! — кричали снизу.
Кто-то зажег на площади факел.
— Огоньку под крыльцо воеводе, робята! — выкрикнули в толпе.
На шум подходили люди из улиц. Толпа заполняла площадь. В разных местах еще разгорелись факелы, тут и там освещая толпу. Во мраке людей казалось больше, чем их могла вместить площадь. Прозоровский видел злые лица кричащих людей. Крики сливались в один сплошной рев. Послышались тонкие, визгливые женские голоса:
— Робят кормить нечем!
— Ишь, засел там, молчит, как в берлоге!
Растрепанная стрельчиха выскочила из толпы, схватила с земли булыжник, подбежав близко к дому, вдруг вся извернулась и бросила камень.
С дребезгом раскололось стекло. Гордость и красота воеводского дома — узорчатое цветное окно рассыпалось в мелкие, жалобно звенящие осколки.
У воеводы заняло дух от бессильного бешенства. Он высунулся в окно, хотел крикнуть, но сотник его потащил назад.
— Боярин! Молчи, затаись! Ведь не люди — скоты. Разорвут на клоки! — шептал он.
Прозоровский его оттолкнул, но тут с площади долетел властный окрик:
— Стрельцы! Эй, стрельцы государевы! Бога бойтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164