Девушка улыбнулась.
– Это верно. Но для меня будет удовольствием содержать в порядке этот дом.
Нат запустил пальцы в бороду.
– Как так?
– Очень просто. Мои самые ранние детские воспоминания о Найтсвилле связаны с этим домом. Такой большой, такой белый, на вершине холма, с высокими колоннами по обеим сторонам парадного входа, с окнами, блестевшими золотом в солнечных лучах на закате… Каждый день, по дороге в школу и обратно, я думала: а что, если подойти и постучать в дверь?
Нат, очень довольный, громко рассмеялся, хлопнул себя по бедрам.
– И вы, наверное, думали, что отсюда выскочит людоед, затащит вас внутрь и съест.
– Но это оказалось правдой. Не успела я войти в дом, как стала вашей пленницей. Вашей горничной, вашей служанкой.
Она грациозно взмахнула рукой, опустила голову и сделала изящный глубокий реверанс. Волосы закрыли ее лицо, словно занавес.
– Ваши желания для меня закон, сир.
Ее высокий, пронзительный смех в сочетании с хриплым хохотом Ната звучал странной какофонией в ушах Хэма. Человеку, не знающему отца, его поведение показалось бы фривольным.
Девушка резко выпрямилась, откинула волосы с лица, словно занавески на окне, бросила озорной взгляд на Хэма.
– Молодой человек, принесите мне передник. Надо приниматься за работу.
Ответные слова вырвались у Хэма сами собой:
– Слушаю, мэм.
Они сидели за большим круглым кухонным столом, и пили кофе со сливками, которые Келли добыла из кувшинов с молоком.
– Жирные, как масло.
Она провела по краю кувшина указательным пальцем и облизала его маленьким розовым язычком.
– Вы похожи на кошку, – заметил Нат.
Она сощурила глаза так, что остались лишь узкие щелочки.
– Я бы хотела быть кошкой.
Нат взглянул на темнеющие окна.
– Пора зажигать лампы.
Она наблюдала за тем, как он подносит спичку к фитилю керосиновой лампы, висевшей на стене над столом.
– В Клинтоне почти во всех домах есть электричество.
Нат пожал плечами.
– Электрокомпания решила, что нет смысла проводить линию электропередач в Найтсвилл. Мы находимся в стороне от дороги. Но по мне так даже лучше. Мне нравится свет от керосиновой лампы.
Он повернулся вместе со своим стулом, осмотрел чисто прибранную кухню. Никелевые поверхности печи блестят и сверкают, раковина и доска для сушки посуды чистые и сухие, пол подметен.
– Хорошо, что в доме снова порядок. Приятно опять почувствовать женскую руку.
Держа в ладонях большую чашку с кофе, девушка смотрела поверх нее на Хэма.
– Надеюсь, что смогу угодить вам обоим.
Хэм рывком поднялся с места.
– Пора доить коров.
Когда он вышел, Келли наклонилась к столу и заглянула в его чашку. Там еще оставалось больше половины кофе.
– Кажется, Хэму не понравился мой кофе, – вздохнула она.
– Он еще мальчишка. Не успел войти во вкус мужских удовольствий.
На губах Келли заиграла загадочная улыбка.
– Понятно…
Некоторое время они молча прислушивались к погребальному звону дедовских часов в гостиной.
– Восемь часов, – произнесла Келли. – Мне пора идти. Машины с молоком – последние из тех, что здесь останавливаются.
Нат обернулся к ней, опустив руки на широко расставленные колени.
– Зачем тебе уходить? Ты теперь будешь жить здесь.
– Надо там кое-что закончить. Забрать те немногие вещи, сдать комнату, уволиться с работы.
Она положила тонкую руку на стол. Некоторое время Нат смотрел на нее, потом накрыл своей огромной волосатой ладонью.
– Останься. Приготовишь мне ужин. Завтра утром у тебя будет сколько угодно времени для всех этих мелочей.
Она сжимала и разжимала руку под его ладонью. Как ни странно, движения совпадали с биением его сердца.
Неожиданно она хихикнула. Нат уже пятьдесят лет, если не больше, не слышал девичьего хихиканья.
– У меня с собой ничего нет. Даже спать не в чем. Придется лечь в постель голой.
Он почувствовал, как вспыхнуло жаром лицо, как застучала в висках кровь. Во рту пересохло, язык, словно разбух.
– Наверху полно одежды, ночные рубашки тоже есть. Это одежда моей жены. Она была такая же худенькая, как и ты. И очень гордилась своей внешностью. Там есть все, что тебе понадобится.
Она смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.
– Но это же ее вещи! Вы считаете, что это нормально? Вы не возражаете?
– Не возражаю.
Он крепче сжал ее руку.
– Но что сказала бы она?
– Ее больше нет. Она умерла.
Нат сжал ее руку с такой силой, что Келли поморщилась.
– Мне больно!
Он выпустил ее руку. Поднял свою к глазам, долго смотрел на нее.
– Прости… Просто… прикосновение женщины… Так давно этого не было… Прости старика…
– Нет! – прошептала она. – Вы совсем не старик.
– Мне за семьдесят! И я давно не чувствовал ничего подобного.
– Возраст ничего не значит. Все зависит от того, насколько крепко сделана вещь. Мраморная плита на кладбище… ваш дом… эти стены, полы, стол. – Она положила руки на дубовый стол.
Он все смотрел и смотрел на свою заскорузлую ладонь со ссадинами, мозолями, вздувшимися венами, с черной сланцевой грязью под ногтями.
– Я старый человек.
Она наклонилась вперед, взяла его руку в свои, приложила к груди.
– Вы говорили о женском прикосновении. Прикоснитесь же ко мне.
Она расстегнула перламутровые пуговицы на платье и спустила его с плеч. Спустила бретельки. Притянула его руку к груди, наклонившись еще больше вперед, чтобы он мог почувствовать ее тяжесть.
Глаза Ната затуманились. Дрожащими пальцами он осторожно сжал ее кожу.
– Старый человек не должен даже думать о таком, – хрипло проговорил он.
– Вы старый, Натаниэль?!
Она улыбалась нежной улыбкой, приободряла, звала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128