Сорняки, густая трава, дикие цветы заполонили всю территорию, скрыв под собой могилы и небольшие надгробные плиты. В борьбе с природой выстояли только памятники в самом центре кладбища. Здесь нашли успокоение многие рыцари.
Капитан положил сумку на землю и стал пробираться сквозь густую растительность. Это напомнило ему джунгли Вьетнама. Там трава тоже как будто цеплялась за ноги, словно говорила: «Возвращайся назад».
Возвращайся назад…
Возможно, это самое разумное, что он может сделать. А еще разумнее было бы вообще сюда не приезжать. Он нетерпеливо раздвинул стебли руками и продолжил путь.
Из яблоневого сада позади кладбища выбежали двое мальчишек. Один из них, постарше, гнался за другим. В руке он держал пригоршню яблок, собранных с земли под деревьями. Кинул на бегу яблоком в мальчишку поменьше. Яблоко пролетело мимо его уха и расплющилось о камень.
Капитан усмехнулся. Когда-то он тоже играл в эту игру, летом, когда они ездили к сестре матери в Мичиган. Фрукты, гниющие под деревьями в конце сезона, представляли собой смертельное оружие в ребячьих битвах.
Преследуемый спрятался за одним из больших надгробных камней, благополучно избежав с полдюжины «снарядов», потом со всех ног припустил к площадке для парковки, пересек ее, прыгнул через забор и был таков. Сбежал, подумал капитан. Однако как оказалось, он слишком поспешил с выводами. Такое не раз случалось и во Вьетнаме. «Снаряд» все-таки настиг мальчишку, ударил за левым ухом.
«Голова треснула, как спелый арбуз. Брызнула человеческая шрапнель – кровь, мозги, осколки костей…»
Капитан вытер пот с лица и непроизвольно содрогнулся. Ведь это всего лишь расплющенное гнилое яблоко, ничего больше. Мальчишка, хохоча, вытирал голову носовым платком.
– Ах ты, зараза! Ну, погоди, я с тобой рассчитаюсь!
Капитан повернулся и пошел дальше. До кладбища доносилась музыка из громкоговорителей у карусели в парке. Музыка тысяча девятьсот семьдесят третьего года…
Она представлялась ему такой же чужой и непонятной, как новая мораль и стиль поведения. Правда, этот мотив он узнал: его без конца крутили в закусочных на военно-воздушной базе Кларк и в Трейвис-Филде. Какая-то рок-звезда, британец, который и говорить-то по-английски толком не умеет. В песенке капитану слышалось что-то призрачное, неотступное, соответствовавшее его настроению: «Снова я в одиночестве… как всегда…»
Мраморные колонны, поставленные по углам участка Найтов, почти скрылись в густой зелени. Медные перила давно исчезли, унесенные либо местными вандалами, либо охотниками за сувенирами. Вид участка, спланированного в свое время старым Сайрусом, вызвал у капитана ироническую улыбку.
Официальные места для каждого…
Капитан осмотрел два внушительных надгробных камня во главе участка, прочел надписи на медных табличках: «Сайрус, Эмма».
И по кругу: «Уильям, Дженни, Натаниэль».
С бьющимся сердцем капитан продолжал свой путь, к той могиле, которая привела его в эти чужие края. Хотя… такие ли уж они чужие?
Он опустился на колени, положил руки на каменную плиту, на которой значилось: «Хэм Найт. 1905–». Дата, стоявшая справа от черточки, оказалась залеплена яблочной мякотью от недавних мальчишечьих боев. Капитан протянул руку и вытер ее.
Часть первая
НЕВОЗДЕРЖАННОСТЬ
Кладбище скрывалось позади большого белого дома усадьбы Найтов, на крутом скалистом склоне, поросшем деревьями; мраморные надгробные плиты располагались наклонно.
И скорбящие, стоявшие у открытой могилы, тоже подались вперед, наклонились, как колосья пшеницы. Ветер раздувал их черные накидки и плащи.
Священник в своем одеянии напоминал огромную черную птицу с белой атласной грудью. Слова последней молитвы послужили сигналом для могильщиков, которые ослабили веревки, и гроб из тикового дерева начал медленно опускаться в яму.
Волею Господа наши дни на земле коротки и быстротечны… Наши силы слабеют и увядают, как трава зимой… Он поднимает нас над временем, над нашими неоконченными делами. К вечному и всепрощающему свету…
Натаниэль Найт и его сын Хэм стояли у самой могилы, в стороне от прочих. Муж и сын женщины, лежавшей в гробу. Найт, с массивной широкой грудью, в свои семьдесят с лишним лет держался на удивление прямо. Белая борода и волосы, развевавшиеся на ветру, придавали ему сходство с богом, изображенным Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы. Шестнадцатилетний Хэм, такой же крупный и широкоплечий, как и его отец, выглядел взрослым мужчиной. Однако в этом мощном теле скрывался несчастный ребенок, измученный и стыдившийся показать свое горе.
«Мама, мама, не покидай меня! Господи, пожалуйста, не забирай мою мать!»
Горсть земли и мелких камешков из костлявой руки священника упала на закрытую крышку гроба. С губ Хэма сорвалось короткое рыдание.
Смертью ты учишь нас, как жить достойнее.
Ие отказывайся же от плодов своего труда.
О Боже, мы верим в тебя.
Не разбивай же наши надежды.
Именем Иисуса…
Аминь.
Хэм тряхнул головой, отметая ужасающую окончательность смерти. Могильщики склонились над лопатами, врезавшимися глубоко в землю, смешанную с гравием. Они работали ритмично, как качели, – сначала один, потом другой. Земля с лопат с пустым барабанным звуком падала на толстую плиту, закрывавшую подземный склеп.
Хэм почувствовал, как из глаз покатилась слезы. Он в панике отвернулся. Он не должен плакать! Только не в его присутствии!
Он сморгнул слезы и внезапно обнаружил, что какая-то незнакомая молодая женщина, стоящая между двумя могилами на соседнем участке, пристально наблюдает за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128